9 января 1943 г.
10 января почти наступило. Приближалась полночь. Я пошел со связным Неметцем – как и каждую ночь – на обход своего сектора с левого фланга на правый. Второй дозорный, стоящий прямо под высотой 147,6, доложил: «Герр обер-лейтенант, вас вызывают из штаба дивизии. Вас просят отсюда немедленно позвонить герру генералу!»
Я удивился. Чего от меня мог хотеть новый командир дивизии? До сих пор у меня не было случая лично встретиться с ним.
Несколько раз услышав: «Минуту, соединяю…» – я услышал голос:
– Ангерн слушает.
– Говорит обер-лейтенант Холль, командир 1-й роты 79-го панцергренадерского полка. Мне было велено позвонить герру генералу.
– Да, правильно. Мой дорогой Холль, счастлив сообщить вам о производстве в гауптманы. Вы повышены в чине приказом генерал-полковника Паулюса с 1 января. Мои поздравления, и желаю вам солдатского везения.
Несколько секунд я стоял, удивленный, пока не ответил: «Премного признателен, герр генерал!»
Я сплю?
Неметц спросил:
– Что случилось, герр обер-лейтенант?
– Ничего себе, Неметц, меня повысили до гауптмана, приказ уже вступил в силу!
– Невероятно, поздравляю! – Его осунувшееся лицо сияло.
Дозорный – один из немногих оставшихся верхнесилезцев – присоединился к поздравлениям. Мы пошли дальше. Я думал о неожиданном повышении, которое дошло до нас на передовой. Это, наверное, организовал мой старый командир полка, оберст Гроссе. Его адъютант, обер-лейтенант Кельц, а также мой командир сектора Краузе были оба повышены в чине до гауптмана с 1 декабря 1942 года. Я был последним из старых командиров рот полка. Указ фюрера гласил, что досрочная процедура повышения в чине имела место, только если соответствующий чин особенно долгое время не назначался. Наверное, в этом вся причина.
Неметц сделал так, что и остальные дозорные узнали об этом. Куда бы я ни пришел, мне приходилось пожимать руки.
При всей радости, тяжелые безжалостные факты возвращали меня к действительности. Кому здесь будет нужен этот чин? Теперь все зависело от человека и того, есть ли у него мужество.
В моем блиндаже Павеллек неожиданно спросил:
– Герр гауптман, а вы теперь будете носить две звездочки, чтобы каждый видел, что вы гауптман?
– Юшко, это неважно, займемся этим позже.
Позвонил оберст Райниш и поздравил; мой товарищ гауптман Краузе – тоже. Он также сообщил, что у него есть две звездочки и что связной Марек при удобном случае их занесет. Я поблагодарил его за этот жест.
Штаб XI АК: суточная сводка от 9 января 1943 г. 16-я ТД: с утра до текущего дня подозрительное движение противника к линии фронта и обратно сосредоточено в основном у [высоты] 145,1, слабее у [высот] 147,6 и 139,7. Противник усиливает фронтовые части. Невозможно определить, подготовка это или перегруппировка. Дивизия ожидает атаки противника.
10 января 1943 г.
10 января русские начали в 10.00 огненную бурю, и мы опасались худшего. Неважно, куда бы ты ни вслушивался, звуки боя были слышны везде. Основная атака, как оказалось, была в нашем секторе. По интенсивности бомбардировки было ясно, что русские неимоверно усилены силами, приведенными с того берега Волги.
Первая атака противника была остановлена у самой передовой. Для обороны у нас были только пулеметы и винтовки. Несколько снарядов, посланных через наши головы нашей артиллерией, были хорошо нацелены и значительно нам помогли.
После небольшого отдыха «Иван» еще раз попытался достичь цели. Он снова был отбит.
Мои товарищи дрались с ожесточенностью, о которой раньше никто и подумать не мог. Какой выбор был у нас? Плен? У этих большевиков? Никогда!
Наши потери были высоки; в основном это были раненые. Когда становилось потише, тех, кто не мог идти сам, доставляли на тыловые позиции. Где находился наш полевой госпиталь – или то, что им служило, – я не знаю. У наших врачей дел, наверное, хватало. Хватало ли им лекарств?
Штаб XI АК: суточная сводка в штаб группы Зейдлиц от 10 января 1943 г.
16-я ТД: с 07.00 противник – после сильной артиллерийской подготовки – атаковал при поддержке 11 танков по 5-км полосе (восточнее ориентира 422 до высоты 139,7), сосредоточившись на обоих склонах высоты 145,1. Пехота противника встала перед нашей основной линией обороны под точным огнем артиллерии и понесла тяжелые потери. Образовался небольшой прорыв к югу от [высоты] 139,7 (4 укрепленных пункта). К вечеру 3 из них отбиты. Из танков противника, ездивших вдоль нашей линии обороны у [высоты] 145,1, четыре уничтожены, остальные повернули на север.
В 13.00 противник возобновил атаки на [высоты] 145,1 и 0,6 и западный склон [высоты] 147,6. Штурм на [высоты] 145,1 и 0,6 был сосредоточенным огнем отбит перед основной линией. Потери противника были также очень высоки.
В 14.00 более слабые части противника прорвались через нашу линию у ориентира 422. Контрмеры принимаются.
Дополнение к суточной сводке: отряд противника, продвинувшийся на 500 метров к юго-востоку от ориентира 422, силами 50–60 человек был отброшен нашими танками, и положение восстановлено. После наступления темноты противник смог прорвать правое крыло III батальона 544-го полка. Прорыв был перекрыт с поддержкой бронетранспортеров и танков…
Чем меньше становился котел, тем труднее, наверное, становилось тыловым частям. Те из нас, кто дрался на передовой, почти ничего не знали об этом.
Нам повезло, что мы получили людей из тыловых эшелонов. Они заменили павших бойцов. Костяк составили немногие солдаты с боевым опытом. Они были постоянно действующим фактором и служили примером для новичков.
Естественно, солдатский язык был грубым, и каждый день была слышна сплошная ругань, но она была справедливой и ни в коем случае не вызывающей. Даже я, бывало, выражался с грубостью «ландзерского жаргона». Это был клапан безопасности, который был нужен, чтобы не сойти с ума. Это была бессильная ярость на обстоятельства, которыми мы сами не могли управлять.
Положение со снабжением становилось хуже день ото дня. Лишь боевые части получали 200 граммов хлеба, всем остальным доставалось по сто. (Согласно отчетности 6-й армии, реальный рацион каждого солдата на 9 января 1943 года состоял из 75 граммов хлеба, 24 граммов овощей, 200 граммов конины с костями, 12 граммов жира, 11 граммов сахара, 9 граммов алкогольных напитков и 1 сигареты. Однако солдаты обычно всего этого не получали: полевая кухня объединяла рационы, чтобы сварить горячую еду на всех, обычно суп. – Прим. зарубежного издателя. ) Суп состоял только из талой воды и конины, пропущенной через мясорубку. Муки и других загустителей похлебки, кажется, больше не клали. Теперь я знал, что такое фатализм. Ты стараешься не думать, что принесет завтрашний или послезавтрашний день.
Мне повезло, что я не курил. Если удавалось достать несколько сигарет – что происходило все реже, – заядлые курильщики с религиозной истовостью присасывались к этим окуркам. Сигарета передавалась и докуривалась до самого конца, почти обжигая пальцы. Дым вдыхался и удерживался в легких как можно дольше. Большинство курильщиков делали это с закрытыми глазами. Наконец, дым со вздохом выдыхался.
