— Вот-вот, — подтвердил Лукьянов.
— Да ведь, если сказать честно, Степан Димитрич, и у меня такое же чувство. Увидел вас, удивился. Экая неожиданная встреча! А вот поговорил с вами, подумал, и получается вроде, что ничего в этом неестественного нет. Сама жизнь свела, как она сводила уже нас на Оби и на Кети тогда…
— Ах, Иван Иваныч, — вздохнул Лукьянов и вскинул голову. — Жизнь… Хитрая она, эта жизнь… Грызет меня тоска по какой-то другой жизни. Спросите: по какой? Не смогу сказать… Да меня ли одного? Каждого… почти каждого… Летом в знойную пору бывают такие дни, когда вдруг чуешь: дышать нечем, заходится сердце, рвется из груди. И только и смотришь на небо: не надвинулась ли тучка, не приближается ли гроза… Вот так и живут сейчас люди. В изнеможении. В ожидании.
Ну что ж, Иван Иваныч, как вы, готовы, нет? Пора двигаться. До ночевки далеко.
— Пошли, Степан Димитрич. Пульку вашу запрячу в кисет. А вот как рыбу, прихватим с собой?
— Возьмем. Придем на ночевку со своей едой.
— А вы не устали, Степан Димитрич? Я-то и вчера полдня отдыхал и ночь спал.
— Потерплю! Идти-то все-таки надо! По расписанию, даденному мне, послезавтра должен я вас доставить на заимку Окентия Свободного.
— Окентия да еще Свободного. Звучит и загадочно и заманчиво, засмеялся Акимов.
— Именно так, Иван Иваныч.
4
Акимов смотрел Лукьянову в спину, невольно думал: "Верно говорится, что у каждого человека своя походка, как и свой почерк, как и свои извилины на ладонях". По манере ходьбы Лукьянов не напоминал ни Федота Федотыча, ни Полю, ни тем более тунгуса Николку. Ни с кем так легко не передвигался Акимов, как со Степаном Лукьяновым. И все потому, что никто из прежних проводников не умел так пользоваться местностью, находить в ней преимущества для себя, как это делал Лукьянов.
Яры, холмы, крутые лога Лукьянов старался оставлять в стороне. За весь день ходьбы они ни разу не поднялись в гору. Наоборот, у Акимова было такое впечатление, что они все время катятся под уклон. Он сказал об этом Лукьянову.
— Нет, Иван Иваныч, сами знаете по картам, что идем вверх. Чем ближе к Томску, тем местность выше.
А кажется вам так потому, что от прямых подъемов я уклоняюсь. Лучше пройти десять — двадцать верст больше под уклон, чем три-четыре версты подниматься.
Подъемы изматывают ходока. Начинается одышка, дрожание в ногах…
— Столько прошли, а я ничуть не устал. Все катимся и катимся самоходом.
— Будет скоро и подъем. Обходить его невыгодно.
Большой крюк. А тут мы попадем прямо к избе. Ходу осталось не больше часа, засветло ужин из вашей рыбы сварганим.
— Опять ваш стан?
— Знакомого моего. Из Старой Кусковы. Имеет фамилию Зайцев. Тут по берегам луга кусковских мужиков. Рядом со Старой Кусковой большое село НовоКускова.
— Чулым впереди? — спросил Акимов, увидев неподалеку извилистую полосу, окаймленную красноталом и топольником, слегка присыпанным снегом.
— Чулым. Многоводная река, рыбная. И больше чем на тысячу верст судоходная. По большой-то воде чуть не до Ачинска суда могут плавать.
— Рыбачили здесь?
— Как же, рыбачил. А знаю реку не только по рыбалке. Ходил по ней с устья и почти до верховий с экспедицией путей сообщения. Шишков Вячеслав Яковлевич, техник, водил артель. Хороший человек, не забыть. Он тоже вроде из тех же мест, что и вы.
— Встречать не доводилось.
— Белый свет велик.
Лукьянов пригасил скорость, и Акимов понял, что вот-вот они остановятся на ночевку. К вечеру стало подмораживать, серое, непроглядное небо по горизонту посветлело, снег под лыжами поскрипывал и посвистывал сильнее, чем днем.
Пересекли закованный льдом Чулым и вошли в прибрежный лес. Вдруг откуда-то издали послышался говор людей. По сплетению голосов, по эху, которое чутко подхватывало все звуки и разносило их по лесу с мощным отзвуком, было ясно, что разговаривают не два, не три человека, толпа.
— Что за светопреставление? — оглядываясь, сказал Лукьянов. — И смотрите, печку растопили, видать, уходить не собираются.
Акимов уже заметил, что труба избы как бы фонтанирует клубами светло-сизого дыма, прошитого непрерывными струйками огненных искр.
— Как поступим дальше, Степан Димитрич? — спросил Акимов.
— Вы оставайтесь здесь, а я подойду узнаю, что за сходка. Тогда и сообразим.
— А не лучше ли обойти сразу, Степан Димитрич?
— Ночевок поблизости нету, Иван Иваныч. До Кусковой — и до Новой и до Старой — к полночи можно добраться, но, по правде сказать, не хотелось бы. Урядник там проживает. Назначен еще осенью четырнадцатого года, как и у нас в Лукьяновке. А до Окентия сил у нас не хватит добрести без отдыха.
— Идите. Я буду ждать.
— Пойду. Уж если они не покинут избу на ночь, не уйдут в деревню и выхода не будет, изображу вас моим городским связчиком. Приотстал, мол, немножко.
Вот-вот подойдет.
— Что ж: давайте. А зовите меня в таком случае Гаврилой.
— Гаврил Гаврилычем. Техник опять же по путям сообщения. Летом, дескать, экспедиция пойдет. Смотрели, что и как. Все тут знают по Чулыму, что я с Шишковым ходил.
— Подходит, Степан Димитрич. Идите.
Лукьянов ушел. Акимов слегка отступил от колеи, проложенной лыжами Лукьянова, встал за толстый, в два обхвата тополь, прислушивался. Вот говор смолк, притихло эхо, и Акимов понял, что Лукьянов подошел к избе и здоровается с мужиками.
Прошло, пожалуй, не меньше получаса, когда Акимов услышал скрип снега и между стволов сухих тополей замелькала фигура Лукьянова.
— Ну и потеха же, Иван Иваныч, — весело заговорил Лукьянов, — И смех и грех. Мужички кусковские.
Третий день скрываются здесь от полицейского наряда.
И сам Иван Егорович Зайцев тут же. По Чулыму он знаменитый рыбак, хозяин этой избы.
— И много их, мужиков-то?
— Да целых семнадцать! — рассмеялся Лукьянов. — Все не входят в избу, спят по очереди. Охотничают, рыбачат.
— А в чем дело? Что у них произошло?
— А произошло вот что, Иван Иваныч. В Дороховой солдатки самовольно вскрыли казенный амбар с хлебом и поделили его. Ну, вызвали солдат для расправы из Томска. А только над кем расправу-то будешь учинять? Пока солдаты ехали, бабы так хлеб попрятали, что как те ни искали, ни одного зернышка не нашли. А самое главное, спрашивать не с кого. Ну, сельского старосту арестовали, увезли в город. Судить будут по закону военного времени. Видимо, дадут мужику каторгу. А пример-то заразительный. На днях пытались будто захватить хлебный амбар и в Ворониной Пашне. Начальство-то и затревожилось не на шутку. Поступил приказ: сколотить из не призванных в армию мужиков и уволенных по ранению солдат команды и назначить по селам на охрану хлебных амбаров.
