Я проревела всю ночь. Девчата валерьянкой меня отпаивали, холодное полотенце на голову клали. Чем бы всё это кончилось, не знаю, если б не выручила меня из этой беды Машенька Дорохина, подружка моя, теперь тоже врач. На другой же день, не говоря ни слова, она пошла к Максиму и принесла от него записку. «Настенька, прости, если обидел тебя. Беру свои грубые, недостойные тебя слова обратно. Ещё раз повторяю то, что говорил: я люблю тебя, и не только потому, что ты ходила за мной в тифозном бараке. Любил бы и без этого, но за это люблю ещё больше».
Прочитала я записку, и такое охватило меня счастье, что взлететь готова. Девчата вернулись с занятий, а я пою на всё общежитие. Они смотрят на меня, удивляются: «Что такое с Настей случилось? Ночью хворала, а сейчас песни поёт!» А мы с Машенькой переглядываемся и молчим. Пусть себе, мол, гадают, много будут знать, скоро состарятся!
Анастасия Фёдоровна глубоко вздохнула, со смешком закончила:
– Всякое, Уленька, было… и смешное и печальное. Поживёшь вот побольше, сама всё испытаешь…
– Нет уж, я ничего такого не испытаю, – мрачно, упавшим голосом сказала Ульяна.
– Это почему же? Что ты, не такой человек, как все? – удивилась Анастасия Фёдоровна.
– Не такой.
– Вот что! А я этого не знала. А чем же ты отличаешься от других?
Ульяна молчала.
– Ну что же не говоришь? Скажи! Мне же это очень важно знать.
– А тем, – начала Ульяна и замолчала, перебарывая нахлынувшие слёзы, – а тем отличаюсь, что я никого не полюблю и меня никто не полюбит.
При иных обстоятельствах Анастасия Фёдоровна рассмеялась бы, но сейчас она сдержала себя, понимая, что своим рассказом разберёдила душу Ульяны.
– Ну, это, Уленька, ты глупости говоришь. И тебя полюбят, и ты полюбишь. У тебя ещё всё впереди, – ласково полуобняв и притянув к себе девушку, проговорила Анастасия Фёдоровна.
– Нет, нет, этого никогда не будет! – заупрямилась Ульяна и даже отстранилась от Анастасии Фёдоровны.
– Да ведь ты уже любишь! Ты думаешь, я слепая? Ты Краюхина любишь!
Ульяна сжалась так, что захрустели суставы, плачущим голосом протянула:
– Больно-то я нужна ему. Он и без меня найдёт, кого полюбить.
– Ну, родненькая, это ещё неизвестно!
– Он всё со мной обращается, как с девчонкой. Шуточки да прибауточки, спеть ему, сбегать куда…
– И что же? Очень хорошо! И ты не смей отказываться. Что просит, то и делай. Они, деловые-то ребята, все такие. Они не очень-то в слова верят, им дело подай.
– Уж насчёт дела он горяч! Не щадит себя ни капельки! – с восторгом сказала Ульяна и, помолчав, продолжала: – На раскопках работали. Он весь в поту, весь мокрый, а копает. Посмотрит на меня, скажет: «Ну ты, Уля, сядь отдохни, ты за мной не гонись, я дурной на работе, а ты молоденькая, тебе надрываться нельзя».
– Вот видишь, как заботится, значит, ты ему не безразлична.
– Не знаю, – растерянно протянула Ульяна.
– А я знаю. На белом свете побольше тебя пожила, повидала таких, как вы с Краюхиным, немало.
– Не знаю, – менее растерянно сказала Ульяна.
– Знаю – не знаю, гадать не будем. Если любишь, так крылья-то не опускай! Верь в себя и начеку будь! – Анастасия Фёдоровна засмеялась. – А будешь зевать, девчат хороших везде полно. Невеста для такого жениха найдётся!
– Найдётся! – почти шёпотом повторила Ульяна и замолчала, снова охваченная тревожными думами.
Ночь текла над тайгой тихая, тёмная. Вечерние птахи оттрезвонили своё и смолкли. Утки, то и дело перекликавшиеся надсадными голосами, уплыли в дальний край озера, поросший камышом, и там затихли в дрёме. На самой большой глубине озера звонко всплескивалась рыба.
– О, Уленька, а времени-то уже много! – рассматривая в темноте часы со светящимися стрелками, сказала Анастасия Фёдоровна.
Но Ульяна словно не слышала её и заговорила совсем о другом:
– Хотите, я вам один секрет открою? Только не знаю, интересно ли вам будет, – вдруг забеспокоилась Ульяна.
– Лучше уж давай так сделаем. Чтоб ты потом не терзалась, что секрет раньше времени выдала, ты обдумай сначала. В случае чего завтра расскажешь. А сейчас пойдём спать.
– Хорошо! – с радостью воскликнула Ульяна и первой пошла в темноту.
5
Анастасия Фёдоровна не напоминала Ульяне о её обещании открыть «секрет». Пряча улыбку, она про себя думала: «Какой уж там секрет! Знаю я эти девичьи секреты, у самой они в юности бывали. Не иначе как любовные письма хочет показать».
Но Анастасия Фёдоровна ошиблась в своих предположениях.
Дня через три после первого разговора Ульяна, приоткрыв утром полог в палатке, сказала:
– Смотрите, Анастасия Фёдоровна, вот он, секрет-то!
Анастасия Фёдоровна занималась уборкой – был её день. Они убирали в палатке поочерёдно.
– Подожди минуточку, Уля, сейчас выйду.
Вскоре она вышла, а вернее, выползла из палатки.
– Ну, что у тебя?
Ульяна подала мешочек, сшитый из мягкой и уже поизносившейся от времени оленьей кожи. Вид у мешочка был изрядно потёртый, и Анастасия Фёдоровна, не прикасаясь рукой и с брезгливостью на него косясь, воскликнула:
– Что это за тряпка, Уля?
– Это не тряпка. Это тунгусский кисет. Дедушка Марей Гордеич мне подарил. Вот смотрите – здесь карта Улуюльского края вышита.
– При чём тут карта? – недоверчиво спросила Анастасия Фёдоровна, собирая волосы в причёску.
– А вот смотрите: этот кружок – Синее озеро, а этот – Орлиное озеро. А эта извилистая нитка – река Таёжная. Тут вот ещё какие-то крестики… Дедушка Марей Гордеич сказал, что, возможно, это обозначены стойбища тунгусских племён.
Ульяна поставила ногу на чурбак и растянула кисет.
Анастасия Фёдоровна, вначале смотревшая на «секрет» равнодушно, придвинулась к Ульяне вплотную и склонилась, разглядывая незатейливую вышивку.
– Марею Гордеичу этот кисет тунгусы подарили. Они дедушку от царских властей укрывали, когда он в бегах был, – рассказывала Ульяна, понизив голос и этим подчёркивая значение своего «секрета».
– А давно этот кисет у тебя?
– С весны. Как раз мы с Алексеем Корнеичем на раскопках работали. Он тогда был какой-то сердитый, неразговорчивый… Я с дедушкой копала, а он сам по себе. Раз как-то разговорились мы с дедушкой о прошлом Улуюлья, он и говорит: «А сейчас, Ульянушка, я тебе передам кисет. Мне его подарил один старый тунгус, когда умирал. Тут, на этом чертеже, будто бы обозначены богатства, о которых только одни тунгусы знали».
