Письмо Валерьяна безумно обрадовало, она ждала просто сигнала от кого-то из друзей, а тут писал он сам. Стало быть, все шло без малейшего сбоя.
Пережив буйную радость по этому случаю, Виргиния Ипполитовна в тысячный раз до всех деталей обдумывала тот чае, когда он реально окажется на свободе.
Его нужно сразу же во что-то одеть. Не в арестантской же робе оставаться ему? А напоить-накормить? А самое главное — ему нужно было дать приют, чтоб он мог после всех страданий отдохнуть, привести себя в человеческий вид.
Виргиния Ипполитовна понимала, что, возможно, кто-то еще думает об этом же, однако, может быть, тот, кто думает об этом, как раз и рассчитывает на нее, на ее готовность в любой момент выполнить часть общих забот.
— А что, Ефрем Маркелыч, не пособите ли вы мне в одном деле, — заговорила однажды Виргиния Ипполитовна, подкараулив Белокопытова в доме одного.
— Да, конечно, пособлю, Виргиния Ипполитовна, — воскликнул без промедления Белокопытов, думая, что она будет просить у него обговоренное жалованье наперед, чтобы переслать матери, которая коротает старость в одиночестве где-то в степном селе под Омском, где муж ее был волостным писарем, как рассказывала сама Виргиния Ипполитовна при первом знакомстве с ним.
— Вы о чем? — насторожилась она.
— А вы? — поспешил спросить Белокопытов, и оба они весело рассмеялись. «Ну тем лучше, естественнее прозвучит моя просьба», — подумала она и, став серьезной, сказала:
— Нет, не о жалованье идет речь, Ефрем Маркелыч. Я хотела спросить вас, нельзя ли мне купить где-то, в ваших местах, полушубок, валенки и шапку на мужчину чуть-чуть поменьше вас.
Он кинул на нее быстрый, вопросительный взгляд, с недоумением в голосе проговорил:
— Позвольте, позвольте, вы же сказали мне, что вы незамужняя.
Хорошо, что разговор этот происходил в сумерках, и он не заметил, как вспыхнули ее щеки пунцовым жаром.
— Да брата я хотела осчастливить теплой одеждой. Он десятником на строительстве Транссибирской магистрали служит, — сказала она спокойным тоном первое, что пришло ей на ум. — Зима же скоро надвинется, — добавила она, а про себя подумала: «Дура я, дура набитая! Как неловко проговорилась. Ох, надо быть осторожной, он же сквозь землю видит!»
Но, кажется, Белокопытов поверил:
— Не велика забота, Виргиния Ипполитовна, к зиме поближе съезжу в Томск и куплю все, что закажете. Не то, что полушубок, дом можно купить на Обрубе, — пошутил он.
— Спасибо вам, Ефрем Маркелыч, — искренне отозвалась Виргиния Ипполитовна и поспешила перевести разговор на другое — о детях, об их учении, о необходимости запастись своевременно школьными принадлежностями к зимним занятиям.
— Уж об этом не беспокойтесь. Все я привезу в срок. Петр Иваныч Макушин со своего склада последнее мне отдаст.
— Вот и хорошо, вот и спасибо, — горячо поблагодарила она.
Виргиния Ипполитовна ушла домой, закрылась в своей комнате и весь вечер плакала, казнясь своей оплошностью в разговоре с хозяином о покупке несуществующему брату зимних вещей.
15
И Шубников, и Белокопытов так были увлечены разговором с Луизой, что забыли о времени. А между тем время не стояло на месте, и солнце, хотя и скрывающееся в облаках, давно перевалило за полдень.
Шубников первый напомнил об этом.
— Ефрем Маркелыч, а ведь мадемуазель Луиза, наверное, уже проголодалась, не очень мы с вами гостеприимны. И потом, не рискуем ли мы чем-нибудь, сидя здесь, на поляне, на виду?
Белокопытов даже вздрогнул от этих слов. Он совсем забыл и о еде, и о возможности погони. Манефа, обнаружив исчезновение девушки, могла решиться на все. Среди ее приближенных монашек были и такие, которым тайга не препон, они знали тропы и в трактовые села, и в стойбища тунгусов, остяков и чулымских татар.
А уж если погоня засечет беглянку, — уйти ей не удастся. Ее бросят в яму на голодную смерть или привяжут к дереву и оставят на съедение гнуса.
Судорога исказила красивое лицо Белокопытова. Он с трудом оторвал свой взгляд от Луизы, заговорил с тревогой:
— Да-да, Северьян Архипыч! Я обезумел, я забыл совершенно обо веем на свете. Зови ее в дом. Скорее! Скорее! Проведем ее в горницу, у меня там в комоде все, что надо женщине. От Ксюшеньки осталось. Пусть приберется, переоденется. А я сей же час еду приготовлю, коня вот только расседлаю.
Шубников перевел Луизе все, что сказал Белокопытов. Она посмотрела на мужчин, как бы еще раз убеждаясь, что они не сделают с ней ничего плохого, и встала, пошла за Белокопытовым легкой походкой. Раза два она оглянулась на Шубникова, который шел за ней, приотстав на несколько шагов. Ему показалось, что она посмотрела на него с благодарностью и даже чуть улыбнулась.
«Она довольна. Да и как не быть ей довольной, если все происшедшее подобно фантастике: французская девушка в сибирской тайге, в тайном раскольническом монастыре… Влюбленный мужчина, готовый ради ее жизни на все… А второй мужчина с ее родным языком… Расскажешь такое — никто не поверит…» — думал Шубников.
В доме Белокопытов достал из ящика одежду жены: юбку, кофту, вязанные крупной ниткой чулки, ботинки со шнурками, поддевку-безрукавку на атласе.
— Скажи ей, брат Северьян Архипыч, если что велико-мало будет, пусть сама посмотрит, там много всего осталось. А пока она прибирается, я поставлю на стол кое-какой припас.
Белокопытов прикрыл дверь в горницу за Луизой и стремительно бросился из дома к амбарушке.
Он вернулся с подносом в руках, на котором лежали куски вяленого мяса и копченые окуни, стояли открытые туеса с брусникой и медом. Доставив на стол харчи, Белокопытов так же ловко, без суеты, заправил из кадки самовар водой, наложил лучинок и поджег их, погрузив пламя в чрево самовара. Добавив туда же углей, он надел изогнутую трубу, соединив самовар с печкой. Самовар зашумел, по дому поплыл запах горящего смолистого дерева.
Шубников наблюдал за Белокопытовым, поражаясь, какой он быстрый и точный в каждом движении. «Истинно влюблен в нее, влюблен бессловесно, и потому душа его в восторге», — продолжал размышлять Шубников.
— Ну как, Северьян Архипыч, не обидится наша гостья на скудость угощения? — обеспокоенно сказал Белокопытов, присаживаясь к столу.
— Да что вы, Ефрем Маркелыч, с какой стати? Мы же не готовились к встрече с ней! — воскликнул Шубников, но тут же про себя опроверг собственные слова: «Я-то не готовился, а он готовился, и, судя по всему, давно. И сам не свой теперь. Каждая жилка трепещет в нем буйством и глаза горят огнем».
Но вот за дверью раздались шаги и на пороге появилась Луиза. Шубников посмотрел на нее и замер, а Белокопытов вскочил с табуретки, порывисто шагнул навстречу к ней, но тут же сдержал себя и отступил на полшага. Ему хотелось обнять девушку, прижать к себе.
