Однажды вечером пришел школьный учитель Николай Андреевич с женой. В селе уже знали, что Валерка Горшков пропал без вести в Чечне. Николай Андреевич положил на стол деньги, покашливая, сказал:
— Слышали, Антонина Петровна, что собираетесь ехать, искать сына. Вот возьмите от нас с Валентиной Ивановной на дорогу и не вздумайте отказываться. Сколько смогли… Сами знаете, Валера у нас был любимым учеником.
Однажды, тоже вечером, приехал участковый Игнатенко, долго вытирал сапоги, шумно сморкался в носовой платок. В дом заходить не стал, постояли на крыльце, поговорили о том о сем. Между делом Игнатенко поинтересовался, когда Антонина Петровна собирается ехать, нет ли писем из воинской части или от людей, которые, может быть, видели сына. Участковый горестно вздыхал, снимая фуражку и вытирая лысину большим клетчатым платком. Все поглядывал на сарай и на баньку и вдруг как-то засуетился, заспешил… На прощанье зачем-то сказал:
— Ты извиняй меня, Петровна, начальство, будь оно неладно, требует. Мол, съезди к Горшковым да съезди, может, солдат твой нашелся, или тебе надо чего… — Горько и обреченно махнул рукой и уехал. В этот раз он даже не зашел к своему куму Даниле Опанасенко на чарку.
Антонина Петровна так и не поняла, зачем он приезжал: помощь от властей предложить, что ли? Поднакопив чуть-чуть деньжат, она решила ехать. Однажды пришла соседка, она слышала по телевизору, что наших ребят, срочников, чеченцы отдают за выкуп. Поговорили, а вдруг деньги понадобятся… Тогда Антонина Петровна решила продать корову. Зорьку увел армянин с соседней улицы. Корова долго и жалобно мычала во дворе, пока новый хозяин долго и нудно жаловался на жизнь, отсчитывал деньги. Антонина Петровна не стала выходить во двор, боялась, что заплачет. Корова, горестно мотая головой, пошла за новым хозяином.
Перед отъездом Антонина Петровна еще раз съездила в военкомат, спросить, а вдруг есть какие-либо известия о сыне, ведь не иголка же. Полипов сразу ее вспомнил, засуетился, созвонился с Минераловодским военкоматом, долго что-то выяснял и согласовывал. Потом, довольно потирая ладони, сообщил женщине, что через два дня из Минеральных Вод в Чечню пойдет автоколонна с гуманитарной помощью и ее могут взять с собой. В этот же день Антонина Петровна выехала в Минеральные Воды. В поезде было много военных, совсем молодые ребята пили, разговаривали резко, грубо. Офицеры почти совсем не обращали на них внимания. В Минводах она переночевала на вокзале и утром поехала в военкомат. В Чечню должны были идти два армейских «КамАЗа» с дровами и автобус с теплыми вещами и продуктами для солдат. Сопровождали колонну казаки с карабинами. Они посадили Антонину Петровну в автобус и вскоре тронулись в путь. Впереди колонны шел зеленый БРДМ с контрактниками. За рулем автобуса сидел совсем молоденький солдатик с тонкой, почти детской шейкой. Антонина Петровна обратила внимание на его руки, серые от ссадин и цыпок. Покопавшись у себя в сумке, она достала большое румяное яблоко, протянула его мальчишке-солдату:
— Возьми, сынок…
Не отводя взгляда от дороги, он улыбнулся смущенной детской улыбкой:
— Спасибо, маманя…
У Антонины Петровны защемило сердце, так ее называл только сын.
Часа через четыре колонна остановилась на блокпосту с огромным транспарантом «Чеченская Республика». Водитель остановил машину и заглушил двигатель. Небритые милиционеры о чем-то переговорили со старшим колонны, заглянули в автобус, поочередно оглядывая Антонину Петровну. Она уже держала в руках фотографию сына. На ее вопрос, не встречали ли они его где-нибудь, оба отрицательно покачали головами. За блокпостом колонна опять остановилась. Солдаты и казаки вышли из машин, по команде старшего зарядили оружие. Водители повесили на стекла дверей машин бронежилеты. К обеду были в станице Наурской. Старший колонны отвел Антонину Петровну в военкомат, на прощанье пожал ей руку:
— Желаю вам успеха…
Военком был на месте. Он вызвал к себе какого-то контрактника, приказал:
— Проводишь женщину к главе администрации, отдашь ему это письмо.
Глава администрации, пожилой чеченец с умным лицом и усталыми глазами, был дома. Прочитав записку, позвал жену.
— Хади, — сказал он. — Накорми Антонину Петровну обедом, пусть отдохнет с дороги. А я попробую узнать, как ей быть завтра. Посоветуюсь со стариками, как ей попасть на ту сторону.
Пока Хади накрывала на стол, Антонина Петровна, чтобы не быть обузой, напросилась почистить картошку. Женщины разговорились, говорила больше Хади, Антонина Петровна слушала:
— Наша станица считается уже свободной от боевиков, хотя по ночам тоже стреляют. Недавно кто-то поджег школу. У нас жизнь почти мирная, пенсии вот стали давать, хоть какая-то работа появилась. Люди радуются, все уже устали от войны. А в Грозном еще боевики, горит там все. Утром сами увидите, до города километров семьдесят, и над ним днем и ночью висит облако дыма. Вам, наверное, надо искать там. Говорят, что многих пленных солдат пригнали строить укрепления.
К вечеру появился Магомет Мусаевич, глава администрации и хозяин дома. Переодевшись, он колол дрова, потом долго умывался, ужинал. Все это время Антонина Петровна ждала каких-либо известий. Потом он прошел в комнату, где сидела она. Антонина Петровна отложила в сторону спицы. Чтобы хоть как-то унять нервы, она начала вязать сыну теплый свитер. Магомет Мусаевич помолчал, вздохнул:
— Завтра утром за вами заедет машина с моим родственником, поедете с ним по селам. Дело ваше очень нелегкое, но думаю, что Всевышний вас не оставит, люди помогут.
Утром, после снятия комендантского часа, подъехала машина, старенький дребезжащий «жигуленок».
За рулем сидел небритый мужчина лет около сорока. Антонина Петровна сердечно попрощалась с хозяевами, Хади положила ей в сумку завернутые в полотенце теплые пирожки, сказала:
— Это вам на дорожку.
До соседнего села ехали недолго. Здесь было все то же самое: пустынные улицы, дома без занавесок, женщины в черном. Какое-то подобие жизни ощущалось на асфальтированном пятачке перед зданием администрации. Люди торговали всякой всячиной: на табуретках, грубо сколоченных столах лежали шоколадки, жевательная резинка, семечки.
Антонина Петровна зашла на рынок, разговорилась с женщинами, показала им фотографию. Никто никогда не видел ее сына. Люди говорили, что искать надо на территории, не подконтрольной федералам. Советовали поговорить со стариками, те каким-то образом имели связь с полевыми командирами и боевиками. У многих в отрядах боевиков воевали сыновья, внуки, родственники.
Так в бесплодных поисках прошел месяц. Антонину Петровну уже знали во многих селах, называли «солдатская» мать. Несколько раз ее задерживали армейские и милицейские патрули, доставляли в комендатуру, потом отпускали. Антонина Петровна решила пробираться в Грозный. По созданным коридорам туда и обратно еще ходили люди. Выходили из Грозного женщины, старики — те, кого хоть кто-то ждал в России. Пытались выскользнуть и боевики. Однажды на посту задержали красивую девушку, светловолосую, синеглазую, она вела под руку старую, почти беспомощную чеченку, еле передвигающую ноги. Офицер что-то заподозрил — больше эту девушку никто не видел. Люди говорили, что при досмотре у нее на плече обнаружили синяк от приклада винтовки, шептались, что она была снайпером, приехала из Прибалтики… В Грозный шли люди, потерявшие там своих близких. У многих там оставались дети, больные или немощные родители. Кто-то так же, как и Антонина Петровна, искал своих сыновей, пропавших без вести. Однажды она услышала, как молоденький лейтенант, отдавая паспорт пожилой чеченке, сказал ей с горечью:
