Так за две минуты я ослаб, оглох, а теперь и ослеп. Не оставалось ничего другого, как свернуться клубочком и попытаться вынырнуть из этого страшного кошмара…
Когда я пришел в себя, все уже кончилось. Не было больше багровых туч на небе, исчезли призраки, будто они мне приснились, да и дождь кончился. Облака пропали, вновь уступив место безоблачному голубому небу.
Солнце светило мне прямо в глаза, но прежней удушающей жары я не ощущал. Была самая обычная, теплая летняя погода, какой она и должна быть в середине июля.
Скосив глаза вниз, я увидел, что лежу на одеяле, а сверху чья-то заботливая рука укрыла меня еще одним.
Я попробовал пошевелить вначале одной рукой, затем другой, потом пришел черед дернуть ногами. Вроде живой.
— С пробуждением, — раздался надо мной голос, а затем в поле зрения появилась бородатая и улыбающаяся физиономия Дядьки. — Очнулся? Мы уж думали петь по тебе Прощение.
Я попытался сесть. Мне это удалось без всякого труда, значит, после сотворенного Вальдером волшебства я вновь пришел в норму. Я еще раз попробовал мысленно позвать архимага, променявшего Закрытую территорию на проживание в моей голове. Как всегда, безрезультатно. Архимаг то ли затаился и не хотел отвечать, то ли попросту пропал.
— Сколько я провалялся? — В тот день, когда на нас напали багровые летуны, был вечер, а сейчас, если за время моей отключки боги не успели поменять правила, было раннее утро.
— Немного, — подошел Алистан.
— Сколько немного? — не сдавался я.
— Чуть больше суток.
Не слабо.
— Как ты себя чувствуешь? — Миралисса пришла вместе с Кли-кли и положила мне руку на лоб.
— Да вроде я в порядке. Что произошло?
— Это мы у тебя должны спросить, — сказал Алистан. — Что произошло на обрыве, вор?
— Не знаю. — Я нахмурился. — Не помню.
— А ты постарайся, Гаррет. — Голос Маркауза приобрел вкрадчивость, он даже забыл назвать меня вором. — Это очень важно.
Сказать, что у меня в голове поселился умерший несколько сотен лет назад архимаг, — значит прослыть умалишенным или стать объектом интереса для всего Ордена. Но и ничего не сказать нельзя.
Весь отряд смотрел на меня с ожиданием.
— Вначале на нас летели эти твари, потом Кот что-то сделал, но это не помогло. Потом я увидел, как ко мне приближается одна из них, и что-то случилось.
— Что-то? — Миралисса удивленно приподняла бровь. — Ты и вправду не знаешь, что случилось?
— И вправду, — нисколько не покривив душой, сказал я.
Я действительно не знал, что сделал архимаг, чтобы убить летуна и отбросить меня с его дороги.
— Кто-то за сотую долю секунды сотворил атакующее заклятие такой мощи, что я думала, у меня волосы вспыхнут! На такое способен, по крайней мере, очень опытный архимаг.
— Ну уж точно это сделал не я.
— Естественно, — холодно сказал Алистан. — Но нам интересно, кто?
Я пожал плечами.
— А призраки? Кто, то есть что они были такое? — спросил Горлопан.
— Я же тебе уже говорил, — всплеснул руками Кли-кли. — Это призраки тех, чьи кости лежат на этой стороне оврага. Воины отряда Песьих Ласточек вернулись в наш мир, когда почуяли творящееся шаманство.
— Может, ты и прав, Кли-кли. — Миралисса не спускала с меня задумчивого взгляда.
Думаю, она прекрасно знала, что я ей не все рассказываю, но давить на меня сейчас эльфийка не стала.
— То, что создали шаманы Неназываемого (если только это их работа, в чем я очень сомневаюсь — слишком уж сложна для них такая магия), могло разбудить души павших.
— А что с той тучей? — спросил я.
— Исчезла.
— А с Котом?
Все стали отводить взгляды.
— Он умер, Гаррет, — наконец ответил мне Дядька.
— Что случилось? — Я отчего-то все еще не мог поверить в смерть следопыта отряда.
— То существо, чем бы оно ни являлось, прошло сквозь него и убило. Не спрашивай меня, кто были эти твари и как одна из них смогла убить Кота. Я просто не знаю. — Миралисса покачала головой.
— Ты в состоянии сесть в седло, вор? — спросил Алистан, поднимаясь на ноги.
— Да.
— Вот и чудесно, мы и так потеряли один день, а нам нужно еще выбраться на тракт. Дядька, все готово?
— Все готово, — кивнул десятник Диких.
— Вставай, Гаррет, надо отправить Кота в последний путь.
Кота похоронили, когда я еще не пришел в себя. Он нашел свой последний приют под молодой рябинкой с серебристой корой, раскинувшей ветви над большим могильным камнем. На камне кто-то вывел: «Кот. Брат Диких Сердец.? — 1123 Э. С.».
— Прощай, брат, — сказал Дядька за всех.
— Спи спокойно. — Миралисса, шепча, провела над могилой рукой.
Кли-кли часто моргал, стараясь сдержать слезы. Арнх бессильно сжимал и разжимал кулаки. Делер и Халлас сейчас казались братьями — оба угрюмые и хмурые.
А затем Фонарщик затянул песнь-Прощение. Песнь, которую поют Дикие над могилами и телами своих братьев, не важно, пали они в бою или умерли от старости. Песнь странную и даже неподходящую для воинов. Ведь как воины могут прощать своих врагов?
Но этой песне было столько же лет, сколько Диким Сердцам и Одинокому Великану, и она звучала в такие далекие и седые столетия, что сейчас уже и неизвестно, кто и с чего стал ее петь, отправляя воинов в последний путь. И я, и Кли-кли, и Алистан, и Миралисса с эльфами слушали эту странную, нелепую для воинов, но в то же время горько-щемящую и завораживающую песнь, которую спустя один куплет подхватили все Дикие:
Мне лучше лежать,
Ведь все-таки я — мертвец,
И греет гнилью холодный склеп,
Ржавчиной пахнет доспех.
Снаружи веют другие ветра,
Не помнят они моих,
И мертвое знамя лежит на мне,
Словно без смеха — смех.
Улыбкой скалюсь — приди, мой враг!
Ты видишь, теперь я мертв,
Бояться нечего, быль такова,
Что ты пережил нас всех.
Я был последним, кто шел за тобой,
Забыв про сладость сна,
Жизнь прошла мимо, любовь прошла…
Отметим же твой успех!
Умей прощать, говорили мне,
Иначе не жить — а ждать,
И месть — это, в общем-то, тоже грех.
Как пить? Как любить? Как лгать?!
Мой склеп надежен, словно тюрьма,
Кладке износа нет,
Дубовых столбов поминальный ряд
Держит гранитный верх.
