Через несколько минут после того, как стрелки покинули свои позиции, они услышали сквозь темноту раздавшиеся позади них глухие отголоски выстрелов. Так некоторые раненые избавили себя от мучений. Многие стрелки начинали путь с почти равнодушными лицами, но боль, похороненная глубоко внутри под толстой оболочкой внешнего безразличия, теперь напомнила им о себе.
Моя снайперская винтовка, как обычно, была у меня за спиной, обернутая в плащ-палатку. На груди у меня висел готовый к бою пистолет-пулемет МР40. Я вместе с несколькими товарищами охранял фланг своей маршевой группы. Мы двигались уже около часа, когда я услышал обрывки разговора и звук шагов марширующих бойцов. Я почувствовал облегчение: с моего фланга между мной и противником движется еще одна немецкая часть. Однако всего через несколько минут меня словно ударило электрическим током. Теперь были четко слышны русские слова, и менее чем в десяти метрах от меня сквозь метель стали видны силуэты советских бойцов. Значит, мы маршировали параллельно с русским конвоем!
„Не теряй голову“, — сказал я себе, понимая, что если разгорится бой, то моим товарищам и мне самому придет конец. Я стал хлопать по плечу своих товарищей и одними глазами показывал им, что произошло. Этого было достаточно. Безмолвное предостережение распространилось по немецкой колонне, и каждый сразу понял, в чем дело. Не произнося ни слова, мы стали медленно удаляться от русского отряда.
В первые часы утра, когда еще было темно, мы вышли к удерживаемой русскими дороге, пересекавшей направление нашего марша, по которой тянулся бесконечный поток русских войск и машин с их обеспечением. После часа надрывающих нервы сомнений мы решились с боем пересечь дорогу. Дождавшись, когда напротив нас окажутся грузовики, перевозившие обеспечение русских войск, мы выпрыгнули из придорожных кустов. Завязался короткий, но жестокий бой.
Я вместе с четырьмя товарищами пошел в первой группе, прорывавшейся через дорогу. Воспользовавшись тем, что между двумя идущими друг за другом машинами оказалось расстояние около сорока метров, мы выпрыгнули из кустарника в нескольких метрах перед грузовиком. Пока трое стрелков опустошали магазины своих пистолетов-пулеметов, стреляя по кабине водителя, я и еще один мой товарищ бросили по ручной гранате в кузов машины. Передние колеса грузовика повернулись, одновременно раздался грохот от взрыва ручных гранат, и передняя часть машины въехала в придорожную канаву. Дверь кабины распахнулась, и в бледных отблесках огня, охватывавшего грузовик, на секунду мелькнуло окровавленное и искаженное лицо водителя. Из его горла с хрипом вышел большой сгусток крови, и русский, подобно сваленному дереву, рухнул на покрытую снегом землю. Теперь, пока пятеро немецких стрелков вели огонь по другому грузовику, остатки полка спешно пересекали дорогу. Через несколько минут дело было сделано, и стрелки, словно привидения, растворились в темноте.
Остатки дивизии сумели переформироваться. Но тут выяснилось, что наше отступление слишком запоздало. Мы находились около города Бакалово в 25 километрах от устья реки Кучурган*, которая являлась естественной преградой. Русским танковым частям к этому моменту уже удалось, нанеся быстрый и смелый удар, взять город** и, таким образом, окружить пять немецких дивизий, в том числе и 3-ю горнострелковую дивизию. Все эти части были в плачевном состоянии. Наши батальоны сократились до половины своей боевой численности и обладали только легкими пехотными орудиями и ручными гранатами.
* Река в Молдавии и Украине, впадающая в Кучурганский лиман. — Прим. пер.
Немецкие пехотинцы страдали от голода и находились на пределе своих физических сил. Однако страх оказаться в плену у русских не позволял нам даже помыслить о капитуляции. Командование частями, оказавшимися в окружении, принял офицер высочайшего ранга, командир 3-й горнострелковой дивизии генерал Виттманн. Он принял решение прорываться через смертоносное окружение и попытаться соединиться с немецкими войсками, занимающими позиции на западном берегу Кучургана.
Операцию по спасению из окружения следовало предпринимать энергично и незамедлительно. Однако в дополнение к крайне скудной материально-технической базе немецких войск их радиосеть также была разрушена, а потому осуществление связи между частями оказалось возможным только через связных. Это привело к значительным потерям столь драгоценного в данной ситуации времени. Подготовка к прорыву была завершена только к вечеру 5 апреля.
В 17.00 3-я горнострелковая дивизия выстроилась в авангарде немецких войск. Русские были явно удивлены решительным напором обескровленных немецких частей и не оказали стойкого сопротивления. Благодаря этому к 21.00 Бакалово было взято. 144-й полк занял небольшую деревеньку в двух километрах от города.
В дополнение к пяти дивизиям под командованием генерала Виттманна в окружении также оказался 24-й армейский корпус, занимавший соседнюю долину. Стремясь обрушить на русских удар максимально возможной мощи, оба командира договорились начать прорыв одновременно. Но попытка согласовать атаки провалилась из-за трудностей связи между ними. В конце концов силы Виттманна и 24-й корпус совершенно потеряли связь друг с другом. Генерал Виттманн справедливо опасался, что корпус будет слишком медленно продвигаться, вырываясь из окружения. Через некоторое время он, казалось, вообще застрял на месте. Восстановление связи между дивизиями Виттманна и армейским корпусом было жизненно важно для их общего спасения. Поэтому Виттманн прервал боевые операции собственных войск и приказал своим частям ждать в районе Бакалово. Стремясь снизить давление врага на соседнюю долину, он подставил собственные войска под нарастающие и все более согласованные атаки русских.
На 144-й полк обрушивались особенно сильные удары. Удерживая позиции среди горящих домов занятой ими деревни, его бойцы всю ночь отбивали атаки казачьих кавалерийских частей. Я и десять моих товарищей размещались на руинах фермы. Я, к этому времени обладавший уже немалым практическим опытом в своем деле, подготовил себе четыре позиции с хорошим прикрытием и широкой зоной ведения огня, уделив особое внимание обеспечению возможности быстро и незаметно сменить позицию.
Появление первой роты казаков в 21.30 производило демоническое впечатление. Ее бойцы галопом мчались на лошадях в направлении немецких позиций, озаренные красными отблесками пожара. Седоки искусно управляли своими лошадьми и всего через несколько мгновений ворвались на немецкие позиции. В мерцающем свете было практически невозможно попасть в наездников, и нам пришлось вместо этого стрелять в их лошадей.
Благодаря тому, что прежде мне иногда приходилось стрелять по транспортным лошадям русских, я знал, в какую часть тела животного следует целиться. Если пуля попадала в грудину, лошадь тут же валилась с ног, переворачиваясь и зачастую придавливая седока. Если пуля входила в кишечник в районе почек, животное начинало вставать на дыбы, становилось неконтролируемым и в конце концов валилось на землю и медленно умирало, ожесточенно дергая ногами в конвульсиях. Учитывая расстояние между казаками и нашими позициями, я стрелял большинству лошадей в грудину, а также в мягкие части тех животных, которые находились на большем удалении от меня. Мои товарищи открывали огонь по свалившимся на землю наездникам. Таким образом мы сумели отразить несколько атак. Через час подступы к немецким позициям были усеяны телами умирающих лошадей, невинных жертв крайностей человеческой жестокости. Внутри меня нарастало отвращение к тому, что я был вынужден стрелять в этих несчастных животных.
