– Целься в амбар, Николай. Прямо в середку. Я буду корректировать, – дал команду младший лейтенант. – А ты, Тимофей, подашь машину на угол и сразу останавливайся.
Вывернув гору вязкой черной грязи, самоходка с ревом выскочила на улицу. Лученок мгновенно довернул машину, а Коля Серов рванул спуск. Снаряд пробил стену и взорвался внутри амбара. Обвалило до половины две стены, сорвало жестяную крышу и массивную широкую дверь.
Когда рассеялся дым, увидели разбросанные ломаные кирпичи, обломки бочек, передок телеги, еще какое-то хламье. Но уцелевшие две стены, скрепленные хорошим раствором, мешали разглядеть, что прячется за обломками сооружения.
– Там он, – показывая пальцем, почему-то шепотом сказал Серов. – Шарахнем?
Чистяков колебался. Существовала опасность, что снаряд, развалив остатки амбара, не разобьет «штугу». Те десять секунд, что требуются для перезарядки тяжелой гаубицы, могут оказаться для самоходки последними. Вынырнет паук, крутанется и успеет ударить, считай, в упор.
Немец мог и после первого выстрела выскочить, но чего-то ждал. И ожидание это будет длиться недолго. Подстегнул решение Чистякова снаряд легкой противотанковой пушки, который пролетел рядом. Значит, пушку перекатили на другое место, появилась новая опасность.
– Бей под основание, – скомандовал младший лейтенант.
Запоздало пожалел, что не уточнил, под какое основание. Но Серов, опытный артиллерист, догадался и сам. Ударил в дымящуюся груду ломаного хлама под заднюю стену. За секунды перед выстрелом заработал мотор немецкой самоходной установки, но взрыв уже приподнял стену и обрушил ее.
Приземистая «штуга» выскочила с неожиданным проворством. Там сидел механик, не менее опытный, чем старший сержант Лученок, и крутанулся он с такой же быстротой, наводя ствол пушки в цель.
Но точному выстрелу помешала груда битого кирпича. Тонна, а может, больше, обрушилась на немца, завалив рубку и моторное отделение. Раскаленный шар, несущийся навстречу, показался всем огромным, хотя калибр вражеской пушки был 75 миллиметров.
Снаряд прошел в метре перед машиной Чистякова, врезался в угловой дом, выбросив вместе с выбитыми бревнами языки раскаленного до белизны пламени.
– Васька! – тянул на одной ноте Серов, которому казалось, что заряжающий действует слишком медленно. – Мать твою!
Но снаряд уже был в стволе, звонко хлопнула защелка, и тугой звук выстрела оглушил застывший в напряжении экипаж. Выпущенный с расстояния двухсот шагов фугасный заряд снес взрывом груду кирпича на крыше немецкой машины и вдавил еще ниже без того приземистую «штугу».
Взрыв лишь оглушил немца, он успел выстрелить в ответ, но снаряд летел непонятно куда. Увидев, что штурмовое орудие еще живое, Лученок дал было задний ход, но в плечо врезался сапог младшего лейтенанта.
– Куда прешь! – дружно кричали командир и наводчик, готовясь сделать новый выстрел. – Стоять!
Выпущенный снаряд угодил в борт на уровне гусеницы и разметал ее вместе с катками. Из широкого отверстия брызнуло пламя, полетели обломки. Выбило квадратный люк на крыше, из которого тоже взвился язык чадного пламени.
– Амбец котенку!
– Мяукать пытался!
Разошедшийся от возбуждения экипаж привел в чувство снаряд противотанковой пушки, который, как молотом, шарахнул в борт. Николая Серова приложило лицом о казенник, Чистяков слетел с сиденья. А механик Лученок, на которого кричали сегодня больше всех, срочно уводил оглушенный экипаж из-под огня.
– Пехота… надо больше пехоты, – бормотал Саня, взбираясь с помощью Манихина на сиденье.
Наводчик щупал опухающую на глазах щеку, затем выплюнул выбитый зуб и растерянно уставился на него.
– Выбрось, – привел его в чувство младший лейтенант. – В прицел гляди.
Вместе с Лученком осмотрели след от удара вражеского снаряда. Пока везет. Болванка, скорее всего от 50-миллиметровой пушки, оставила косую вмятину, но броню не пробила. Связался по рации с ротным Сенченко. Тот похвалился, что сожгли штурмовое орудие, а сейчас помогает десанту выбивать немецких пехотинцев.
– Твоя «штуга» тоже горит, – шипело в рации. – А где танк, который с тобой был?
– Гусеницу порвало. Потерь у них нет. Пришли нам пяток десантников, тут еще одна «гадюка» притаилась. Из переулка не вылезешь.
– Сейчас пошлю, – пообещал Сенченко. – А у меня машина младшего лейтенанта не отвечает. Он где-то неподалеку от тебя должен быть. Глянь, может, увидишь.
Лезть вперед, под огонь спрятавшейся поблизости противотанковой пушки, Чистяков не рискнул. Приказал развернуться, продолжая движение к южному краю деревни, куда планировалось выдавить вражеский гарнизон.
На «тридцатьчетверку» наткнулись метров через четыреста. Сразу увидели оплавленную пробоину в борту. Десантники заняли круговую оборону, а танкисты копошились в машине. Когда Саня подошел к ним, увидел два тела, накрытых шинелями, и двоих раненых.
Сержант-башнер, взявший на себя обязанности командира машины, весь перемазанный в саже, с перевязанными руками, рассказал, что произошло. Раздавили и постреляли из пулеметов минометный расчет. Лейтенант высунулся из люка, и тут ударили сразу противотанковая пушка и пулемет.
– В окопе немецкое отделение сидело, а неподалеку пушка. Снаряд в борт врезался, лейтенанту правую ногу напрочь, а меня контузило.
Не растерялся механик, на полном ходу раздавил пушку, а десантники и танкисты с подбитой еще утром машины схватились с немецким отделением. В бою погиб один из танкистов, а двое десантников получили ранения. Загорелись солярка и масло на поддоне, но огонь сумели потушить. Машина изнутри обгорела, рация вышла из строя, но «тридцатьчетверка» к бою готова.
– Только башня не проворачивается, – почесал затылок сержант, новый командир машины. – Мы ломом пробовали поддеть, но там что-то хрустнуло, не рискнули дальше крутить. Получается вроде вашей самоходки.
Чистяков глянул на тела погибших. Шинель, которой прикрыли командира, насквозь пропиталась кровью, торчал лишь обгоревший сапог. Один из раненых тяжело и прерывисто дышал, грудь была перевязана от живота до ключицы. На многочисленных витках бинта проступали сплывшиеся в одно три кровяных пятна.
– Под автоматную очередь угодил, – пояснил сержант. – Три пули насквозь. Его бы в санбат побыстрее.
Второй раненый сидел, привалившись к вороху соломы, которую, видимо, принесли специально для него. Выглядел он бодро, хотя были пробиты обе руки.
Стрельба на южной окраине не прекращалась. Чистяков отчетливо слышал звонкие хлопки танковых пушек, взахлеб били не меньше пяти-шести пулеметов. Вели огонь и немецкие пушки, звук которых был глуше. Саня связался по рации с Сенченко, коротко рассказал ситуацию.
– Мы выдвигаемся через минуту. У вас как дела?
– Вкопанный в землю Т-3 на окраине бьет с холма, ну и пара пушек. Фрицы хоть и отступают, но цепляются за каждый сарай. Десантники потери несут.
