Все это можно было терпеть. Но несколько месяцев не приходило писем от отца, погиб сначала один, затем второй двоюродный брат. И родному, младшему братишке Феде исполнилось шестнадцать. Уже поставили на учет, и военком говорил с ним как со взрослым мужиком, о героях-добровольцах, предупреждал, что он уже почти призывник. Хоть завтра собирайся и дуй на войну вместе с другими подростками.
Саня считался под крылышком у будущего тестя, но с женитьбой дело не продвигалось. А в селе бабы, потерявшие сыновей, открыто и зло поддевали его:
– В тылу, в тепле хочешь отсидеться!
Сгоряча хотел было пойти в военкомат, подать заявление. Но мать, едва не на коленях, умоляла подождать, не торопиться.
– И так заберут. Успеешь еще этой войны хлебнуть.
Так и получилось. Весной сорок второго выдыхалось наше наступление от Москвы. Немцы нанесли сильный контрудар, продвигались к недавно освобожденному Харькову. Бои шли тяжелые, стали снимать бронь со специалистов. Получил повестку и Саня Чистяков. Устроили скромные проводы, а морозным мартовским утром шагал он в райцентр вместе с несколькими пьяненькими парнями, кому подошел срок призыва.
Некоторым было всего лет семнадцать. Наверное, в военкомате рассчитывали, пока призовут, пока подучат, мальчишки подрастут и успешно заменят выбывших бойцов.
Парни, в отличие от Сани, которому исполнилось девятнадцать, были возбуждены, хорошо выпивши и заверяли друг друга, что фрицам ряшку начистят.
– Дадим жару гадам! – обнимал Саню соседский паренек, совсем еще мальчишка с тонкой цыплячьей шеей.
– Дадим, Юрок, – отвечал Саня.
А на душе было тяжело, тоскливо, и водка не брала. Нет писем от отца, сколько близких ребят уже пропали, и не видать этой войне конца.
Учитывая образование, Александра Чистякова хотели направить в военное училище. Но фронту требовались артиллеристы, и Саня попал в учебный артиллерийский полк, расположенный под Саратовом. Когда распределяли по учебным батареям, земляк посоветовал:
– Ты, грамотный, просись в гаубичную артиллерию. Те, кто на малых пушках воюют, на фронте долго не живут. У немцев много танков, вот их и бросают под главные удары.
Чистяков пропустил совет мимо ушей. Хитрить он не умел, да и настроение было такое, что просить о чем-то начальство желания не возникало. Все воюют, пришел и его черед. Не все ли равно, куда пошлют?
Неожиданно сработала справка о том, что он является студентом техникума, хотя ни дня в нем не учился. Однако капитан из строевой части штаба обратил внимание на справку, десятилетнее, редкое по тем временам, образование, и вместе с группой других парней Саня попал в учебный дивизион 122-миллиметровых гаубиц. Тяжелая артиллерия считалась важной штукой, брали сюда ребят грамотных, физически крепких.
Запомнилась огромная холодная казарма человек на двести и ранние подъемы в темноте. Затем следовала километровая пробежка в гимнастерках, физзарядка, уборка казармы и завтрак. В столовую быстро научились ходить строевым шагом с песней:
Артиллеристы, Сталин дал приказ,
Артиллеристы, зовет Отчизна нас!
Из многих тысяч батарей
За слезы наших матерей,
За нашу Родину – огонь, огонь, огонь!
Слова настраивали всех на боевой лад. Пели от души (скорее орали), но такие песни чем громче поют, тем больше все довольны, особенно начальство. Не просто так, а сам товарищ Сталин дал приказ, и батарей сотни тысяч, и мстить они будут фашистам так, что только брызги полетят.
Разгоряченные, забегали в столовую, рассаживались на положенные места. Здесь возбуждение спадало. Кормежка в тот период была слабой, не зря существует выражение «голодное Поволжье». Впрочем, сытно нигде тогда не было.
На завтрак давали кашу-размазню, обычно овсянку или ячку, изредка пшенку. Раза три в неделю выдавали по небольшому кусочку сливочного масла или соленого сала. Сало было выгоднее, так как в дивизионе служило довольно много татар, которые первое время свинину не ели – религия не позволяла. Но затем и они привыкли, голод не тетка, заставит что угодно проглотить.
Выручал горячий чай, небольшая порция сахара, ну и хлеб. После двух кружек чая в желудке появлялось что-то вроде сытости. Правда, через короткое время снова хотелось есть, и обеда ждали с нетерпением, стараясь не думать о пище.
Занятия сначала проводились на ближнем полигоне. Из-за Волги дул пронизывающий ледяной ветер, и морозы казались куда сильнее, хотя Саратов, считай, почти юг. Спасало только движение. Все делали быстро, передвигались бегом.
Традиции русской артиллерии всегда славились. Уже в первые дни новичкам рассказали, как успешно действовала батарея Раевского в битве при Бородино, как несколько месяцев морские орудия отбивали атаки французов и англичан во время Крымской войны. Ну и конечно, политработники вовсю старались, рассказывая о боевых делах артиллерии, громившей фашистов. Хвалили 122-миллиметровую гаубицу М-30, образца 1938 года, посылающую снаряды на двенадцать километров, а также тяжелые шестидюймовки МЛ-20, которые били на семнадцать километров и, по словам политработников, сметали любые вражеские укрепления.
Большинство бойцов учебного гаубичного дивизиона были ребятами грамотными, закончившими семь-десять классов, некоторые успели повоевать и пришли из госпиталей. К учебе относились серьезно, да и атмосфера в дивизионе была дружелюбной, а внешним видом его личный состав выделялся среди других.
За плохо почищенные ботинки, неопрятные, кое-как закрученные обмотки или грязные подворотнички доставалось, прежде всего, от своих. Батареи делились на взводы и отделения, а отделение – это, считай, одна семья. Делили поровну полученные из дома харчи в посылках, иногда скидывались, покупали еду подешевле на рынке. Но все было дорого, денег хватало на кислую капусту, мелкую вареную картошку и семечки, так приятно пахнувшие подсолнечным маслом.
С новыми орудиями ознакомили лишь на плакатах, а учебными пособиями служили старые гаубицы образца 1910 года с деревянными, обшитыми железом колесами и короткими стволами. Такие пушки Саня не раз видел в кинофильмах о Гражданской войне. Весили они полторы тонны. Это без передка и зарядного ящика, в так называемом боевом положении.
Гаубица могла вести огонь на девять километров, а снаряды весили двадцать два килограмма. Правда, скорострельность оставляла желать лучшего, 4–5 выстрелов в минуту, так как заряжание было раздельным. Сначала забрасывали в казенник снаряд, а затем гильзу с мешочками пороха.
Первые месяцы о боевых стрельбах и речи не шло. Учили теорию ведения огня с закрытых позиций, старательно постигая новые для себя термины. Для всех расчетов гаубиц не хватало. Использовались деревянные макеты.
Лошадей для их транспортировки, конечно, не выделяли. Роль тягловой силы исполняли сами бойцы. Когда оттаяла земля, тренировались рыть капониры – укрытия для орудий и расчета. Пока не выроешь капонир, обеда не жди. Обычно укладывались в назначенное время и с чувством выполненного долга вышагивали в столовую, конечно, со строевой песней.
