Прелюдия крысиной войны происходила на окраинах города в лабиринте оврагов, многочисленных домов, среди камыша и кустарника.
Утром мы снова отбросили немцев. Они отступали, проваливаясь в тину и груды мусора. Мы стреляли сверху, солдаты падали и тонули в зеленой воде. К нам подошло подкрепление, и установилось короткое равновесие. Я сказал Шмакову:
– Убежит Сашка Тупиков, помнишь ведь его родителей? Надо сопроводить парня до дома.
– Иди, – согласился младший лейтенант. – За час обернешься?
– Конечно. Больше разговоров, а парень мается.
Мы направились в сторону его дома. Как я и предполагал, это оказалось нелегким делом. Нас дважды останавливали патрули, расспрашивали, недоверчиво проверяли документы. Впрочем, какие там документы! Красноармейские книжки и комсомольские билеты. Патрули состояли из бывалых солдат. Они безошибочно отличали растерянных беглецов от тех, кто воевал и чувствовал себя уверенно. Выслушав рассказ Сани Тупикова о родителях и сестренках, пропускали.
Третий патруль, который возглавлял лейтенант НКВД, закусил удила и обезоружил нас.
– У тебя откуда пистолет? – допытывался энкавэдэшник.
– Исполняю обязанности командира взвода, а ТТ забрал у погибшего младшего лейтенанта.
– И много навоевали?
– Много не много, а фрицам продвигаться не даем. Весь овраг трупами завален.
– Немецкими, что ли? – недоверчиво интересовался лейтенант.
– Своих мы похоронили.
Я рассказал о последних боях. Никто не перебивал, так как работы у патруля было мало. Лейтенант рассеянно слушал, затем спросил:
– Складно врешь. Если такая обстановка, как тебя отпустили?
– Сбежит мальчишка. Двадцать третьего августа на его глазах улицу бомбили, и вот он уже месяц о родных никаких известий нет.
Саня вдруг расплакался.
– Чего нюни распустил? Где твой дом?
– Вон, через улицу, сто шагов отсюда.
Не знаю, какие чувства проснулись у безжалостного лейтенанта, который имел полное право расстрелять нас здесь же. Скорее всего, он разбирался в людях и послал с нами одного из патрульных.
– Сходи, Семен.
– А как с оружием быть?
– Верни. Глянут на свой огород и пусть убираются на позиции, вояки хреновы.
Я заполучил свой ППД, пистолет и вытер пот со лба, хотя день выдался совсем не жаркий. Было от чего нервничать. В осажденном городе поддерживался жесткий порядок, я вполне мог попасть под действие приказа «Ни шагу назад!».
Саня вел нас по улице, почти бежал, мы едва успевали за ним.
– Ну вот, я так и знал!
Знакомый дом обвалился, уцелели две стены, крыша съехала, словно кепка, уткнувшись в землю. Я оглянулся вокруг. Соседние дома частично выгорели, некоторые представляли из себя груды почерневшей глины, в развороченных плетнях виднелись проломы. Саня обошел дом вокруг и вдруг заметил в палисаднике два продолговатых бугорка.
– Сестренки, – ахнул он.
Тогда многие жители Сталинграда хоронили погибших детей и родственников прямо возле домов. Могилы со временем исчезали. Две последние, обложенные мелкими камнями, пережили начало двадцать первого века, затем их смахнуло строительство небольшой церкви. Ее можно видеть в овраге реки Царица, когда едешь с юга и приближаешься к центральному вокзалу.
Боец НКВД Семен глянул на обливающегося слезами парня. В его неповоротливом мозгу шевельнулось сочувствие, он напрягся и произнес:
– Ничего, злее будешь. – Затем обернулся ко мне: – Вы тут долго слюни не пускайте. Попрощайтесь и топайте к своим, вчера такую же парочку без разговоров шлепнули.
Семен посопел и направился вверх по оврагу. Я торопил Саню, которому не хватало слез. Он кинулся в соседние дворы, но никого не нашел. Всех выселили, а кто рискнул остаться, прятались. Тогда я силой увел обмякшего бойца и вернулся во взвод вовремя.
Немцы предприняли сильный артобстрел, а затем атаку сразу на большом участке. Они не пускали вперед солдат. На нас двигался танк, который остановился в двухстах метрах и стал обстреливать позиции. Снаряды оказались так себе, небольшого калибра, но выводила из себя методичность. Раскололо надвое тополь в нескольких шагах от моего окопа. Огромная ветка, шурша подсохшей листвой, шлепнулась, образовав целый шатер. Другой снаряд разнес пулеметный расчет. Исковерканный «дегтярев» подкинуло и отшвырнуло. Двух пулеметчиков засыпало землей. Один из них шевелился, мы стали выбрасывать скользкие от крови комки, но оба бойца к тому моменту умерли.
Противотанковых ружей во взводе не осталось. Послал бойца к Шмакову, он выделил одно ПТРД. Установив железяку, принялись бить вражеский танк в борт. Дуэль закончилась не в нашу пользу, танкисты расправились с расчетом не менее безжалостно, чем с пулеметчиками. Длинный ствол переломило, а бронебойщики погибли от осколков в голову. Оба, как положено, носили каски, но жестяная защита не спасла. Когда мы тащили их для перевязки, надеясь, что они не умерли и успеем оказать помощь, пробитые насквозь каски сочились кровью. Их сняли, но лучше бы не снимать. На изуродованные головы было невозможно смотреть без боли.
Бойцы приуныли от вражеской безнаказанности. Вчера рыли братскую могилу, сегодня новую копать придется. До каких пор? Настроение подняли знаменитые «Илы». Штурмовики, похожие на темных грачей, пронеслись на высоте трехсот метров. Я отчетливо разглядел небольшое колесо под хвостом. Самолеты выпускали реактивные снаряды у нас над головой, они взрывались где-то далеко, но танк поспешил уползти.
Сдвинуть батальон с места немцам не удавалось в течение двух суток. Неся большие потери, они отказались от лобовых атак, обстреливали овраг и время от времени предлагали сдаваться в плен. Они откуда-то узнали, что оборону держат десантники, и призывали нас не гробить зря свои и чужие жизни. Пропаганда изменилась, стала более гибкой, нас убеждали прекратить стрельбу и взывали исключительно к желанию выжить.
– Оглянитесь, до Волги меньше километра, вы находитесь в окружении, а любое окружение заканчивается гибелью.
Мы невольно оглядывались и убеждались, что чертовы фрицы правы. Но оборону держали по-прежнему крепко. Тогда они прекратили бесполезные атаки и обошли батальон с флангов. Стрельба переместилась с двух сторон глубже в город. Ночью по приказу комбата Рогожина уходили на новые позиции. Долго блуждали среди развалин, натыкаясь друг на друга, затем спустились в какой-то подвал. Бойцы легли спать, командиры взводов и отделений несли дежурство.
Когда утром над Волгой взошло солнце, я увидел, что до реки осталось рукой подать. Шмаков вытащил две последние измятые папиросы и вздохнул:
– Ну, теперь точно, идти дальше некуда, – и добавил с досадой: – Курить тоже нечего.
Дом, когда-то трехэтажный, стоял параллельно Волге. Крышу в нескольких местах сорвало вместе с верхним этажом. Северная торцовая стена давно раскололась от попадания бомбы и утащила вслед за собой часть перекрытий и квартир. На пути взрыва встала массивная бетонная лестница, она торчала с выбитыми перилами, но почти целая. За ней дом выгорел, кое-где зигзагами тянулись трещины, но красная кирпичная кладка держалась стойко. Это укрепление предстояло временно защищать нашей роте. Место для обороны, по общему мнению, являлось неудачным. Перед нами торчал еще один дом, занятый немцами. Он перекрывал обзор, мы понимали, его придется в ближайшее время отбивать.
