– Огоньки иногда светятся. Курят, сволочи, тоже нервничают.
– Приложись-ка, – попросил я. – Глянем, как фрицы себя чувствуют.
После второй очереди нам ответил вражеский пулемет. Трассеры тянулись из темноты, били о стену. Одна из пуль влетела в окно, светлячком отскочила от стены. Пулеметчик пригнулся.
– Так и продолжай, одна очередь в четверть часа. Не давай им спать.
Стрельба, то затихая, то усиливаясь, продолжалась всю ночь. Под нее и заснул. Видел ли я тогда сны? Не помню.
Перед рассветом привели пехотный взвод. Полноценный по количеству, не меньше 40 человек, в длинных шинелях, с винтовками и ручными пулеметами. Все носили каски, некоторые – трехпалые рукавицы. Людей одели по-зимнему, как и полагалось, но все это делало бойцов неуклюжими и не годилось для стремительного городского боя. Красноармейцы разглядывали нас, мы смотрели на них. Новички, понятно сразу. И младший лейтенант, наверное, недавно закончил училище.
– Садитесь, – предложил Шмаков.
– Здесь что, передний край? – спросил кто-то из прибывших.
– Переднее не бывает.
– Сколько же метров от Волги?
– Мы не считали, прямой дороги нет.
Я окончательно пришел к выводу, бойцы нашей группе не помогут, скорее помешают. Оказалось, большинство прошли двухмесячную учебу под Казанью, их срочно перебросили до Эльтона на поезде, а затем они трое суток шли пешком до Волги. Сложной оказалась переправа. Бойцов поразило, что баржи обстреливают даже из автоматов, никто из них не предполагал, что немцы оседлали в нескольких местах берег. Я смотрел на необмятые шинели, вещмешки, которые они держали совсем не так, как бойцы нашего батальона. Спросил:
– Чем вещмешки набили?
– Личные вещи, патроны.
– Воду захватили?
– Так ведь Волга под боком.
Ни один человек во взводе не имел боевого опыта. Я окончательно понял, котельную придется штурмовать небольшой группой из своих бойцов. Младший лейтенант обиделся, он рвался в бой. Его подчиненные, напротив, вздохнули с облегчением, не придется прямо сейчас идти под пули.
Я задержал взгляд на одном из бойцов. «Мышонок» – так я его окрестил. Маленького роста, в шинели до щиколоток, он не снимал своих трехпалых рукавиц. В спертом, теплом от множества людей подвале мышонок клевал носом, каска сползла на глаза. Я разбудил парня и спросил, сколько раз он стрелял из винтовки. Оказалось, что три раза – в день принятия присяги. Другие имели такой же опыт.
– Вот видишь, – обратился я к младшему лейтенанту, – какой с них толк, побьют весь взвод за пять минут.
– Зато вы тут прожженные, – огрызнулся командир пополнения. – Сидите на берегу, ждете нас.
Как я и предполагал, внезапности не получилось. Из прямоугольной коробки котельной вели огонь два пулемета, непрерывно стреляли автоматы. В бой бросили взвод. Красноармейцы неуклюже ползли через груды кирпича, пытались подняться в атаку, но огонь оказался сильный, они не выдержали и повернули назад. Отступление превратилось в бегство, людей убивали в спину. Мелкий боец в длинной шинели никак не мог отдышаться и вытирал пот с лица. Во время бегства он выбросил каску, рукавицы, но винтовку держал цепко.
– Как зовут? – спросил я.
– Миша… Михаил.
– Вот, Миша, такая война. Ты хоть раз стрельнул во фрицев?
– Нет, ни разу.
– Ну, так стреляй, чего медлишь.
Затея понравилась остальным бойцам из нового взвода. Я не хотел оставлять их наедине с тягостными мыслями о погибших товарищах. По крайней мере, отвлекутся и немного привыкнут к оружию. Поднялась азартная пальба, которая помогла нескольким отставшим бойцам добраться до дома.
Часть раненых спрятались в воронках и среди кирпича. Их беспощадно добивали из легких минометов. У некоторых не выдерживали нервы, они выскакивали и погибали от пулеметных очередей. Растерянность красноармейцев сменилась злостью. Большинство поняли – они оказались между двух огней. Беспощадно гнали вперед свои командиры, но не приходилось ждать милости и от врага. В течение первого дня бойцы из Казани прошли короткий курс фронтовой подготовки. Опыт приобретался дорогой ценой, но другого выбора тогда не предлагали. Убивай или убьют тебя, и учись этому, как можно быстрей.
Младший лейтенант, отстреляв по злополучной котельной несколько пулеметных дисков, расхаживал по этажам более уверенный в себе. Мышонок Миша вытряхнул из вещмешка гранаты РГ-42 и привинчивал взрыватели.
– Не рванет, Мишаня?
– Ну, что вы, товарищ старший сержант.
На следующий день нас принялись выкуривать из дома с немецкой пунктуальностью. Сначала велся артиллерийский обстрел. Орудия, установленные на холмах, в полутора километрах, поднимали фонтаны земли, кирпичных обломков, некоторые снаряды попали в дом. Однако немецкие батареи хорошо видели с левого берега. На них обрушились гаубицы и заставили прекратить огонь.
Зато не давала покоя котельная. Из толстой кирпичной коробки вели непрерывный огонь винтовочные гранатометы. Мне приходилось видеть такие штуки. Неуклюжие насадки на винтовочный ствол показались тогда ерундой, но сейчас они крепко портили нам кровь.
Осколочные гранаты калибра 30 миллиметров влетали в окна и оглушительно срабатывали в замкнутом пространстве. Мелкие осколки разлетались с большой силой, от них было трудно спрятаться. Когда утомлялись гранатометчики, начинали вести огонь пулеметы. Они долбили стены, словно отбойным молотком, не давая поднять голову. К ним присоединились мины, снова ружейные гранаты, и эта смертельная круговерть вытесняла нас с западной стороны здания в тыловые помещения, откуда мы ничего толком не видели. Рота отвечала огнем из пулеметов и винтовок, но противодействие оказалось слабым. Гранатометчики из котельной просто изводили нас, хорошо пристрелявшись к окнам. В минуту взрывалось не меньше двух-трех зарядов, дождь осколков не давал нам целиться.
Гранаты находили свои жертвы, влетая через выбитые двери во все помещения. Люди получали многочисленные ранения, вскоре закончились бинты, а подвал заполнился пострадавшими. Получилось так, что котельная сделалась для нас главной опасностью. Там установили два 49-миллиметровых миномета. Небольшие мины также влетали в окна, стоял сплошной треск, помещения заволокло дымом и красной кирпичной пылью.
Борисюк надел поверх шапки каску и тут же поймал два осколка. Жесть пробило насквозь, зато не пропустила изогнутые кусочки металла добротная овчинная ушанка. Сержанта оглушило ударом, он сел в углу, рассматривая излохмаченную шапку. Кушнарев, один из немногих, продолжал вести огонь. Очередная граната взорвалась, ударившись о стену, сноп осколков прошел рядом с ним и заставил отступить в глубину дома.
Чувствуя, что нам несладко, усилилась пулеметная стрельба. В окнах котельной плясали вспышки. С расстояния ста пятидесяти метров пули без промаха влетали в окна, пробивали перегородки, рикошетили и также находили новые жертвы.
