Срезанные ветви, куски древесины смешались с обломками горящего пикировщика. Тело пилота без обеих ног отбросило на поляну, мимо катилось дымившееся колесо. Сверху падали скрученные листья обшивки, согнутые тяги, искореженное крыло с ярким черно-белым крестом.
Старый пароход «Коммуна», громко шлепая широкими плицами колес, загрузился едва не до ватерлинии, набитый красноармейцами и ящиками с боеприпасами. На него свалились два «Меессершмита». Осколочная бомба рванула на корме, убив и искалечив несколько десятков бойцов.
Но повторить успех «мессерам» не позволили. Две скорострельные «сорокапятки» били, как автоматы, а счетверенный пулемет на рубке удачно резанул по крылу пучком бронебойно-зажигательных пуль. «Мессер» крутнуло, заваливая набок, крыло топорщилось лохмотьями пробоин. Истребитель, едва не черпанув гребень волны, сумел в последний момент набрать высоту и, накренившись, пошел в сторону своего аэродрома.
Ведомый не стал рисковать, торопливо сбросил обе бомбы, дал одну-другую очередь и, прибавив газу, догнал ведущего.
Попытка бомбить прибрежные батареи на левом берегу и укрывшиеся в лесу маршевые роты, готовые к переправе, большого успеха не имела.
Темно-серый, пятнистый, как гадюка, «Хейнкель-111», обвешанный пулеметами и тащивший в объемистом брюхе две с половиной тонны бомб, нарвался на снаряд зенитной 76-миллиметровки. Пробоина в задней части фюзеляжа мгновенно нарушила центровку огромного самолета.
Чтобы добраться до своих, «Хейнкелю» предстояло пересечь Волгу и город. Пилот делал отчаянные попытки выровнять двухмоторную машину, но самолет сорвался в штопор и рухнул на прибрежную косу. Часть бомб летчики успели сбросить. Остальные рванули вместе с «Хейнкелем», подняв огромный фонтан огня, дыма и мокрого песка. Гул прокатился по реке, а глубокая, как котлован, воронка мгновенно заполнилась мутной водой.
На перехват остальных «Хейнкелей» шли легкие стремительные «Яки», оттесняя пятнистые громадины веером пуль и снарядов.
В полку, где служил красноармеец Ермаков, в те октябрьские дни имелись по штату два снайпера, числившиеся при штабе полка. В тот день они оба принимали участие в бою, а точнее, находились на «снайперской охоте».
Старший из них, Тимофей Осьмин, светловолосый, невысокого роста, выигрывал не столько меткостью стрельбы (хотя стрелял он хорошо), сколько продуманностью всех своих действий. Умением где надо рисковать, а где терпеливо, часами ждать нужного момента.
Он познакомился с Андреем Ермаковым, когда приходил в роту Орлова. Незадолго перед этим у Тимофея Осьмина убили напарника, и он искал замену. Комбат Логунов посоветовал взять Ермакова, но долговязый (да еще своенравный, по словам Орлова) парень ему не понравился.
Возможно, у Осьмина имелись свои соображения, а опыт подсказывал, что лучше взять другого, пусть не слишком опытного, но покладистого и послушного помощника.
У старшины Осьмина к тому времени официальное число уничтоженных немцев перевалило за цифру «сорок». Он начал свой счет в оборонительных боях на Дону и быстро вырос из неприметного, мало кому известного рядового бойца до старшины-орденоносца, о котором не раз писали в дивизионной газете.
Тимофей Осьмин – снайпер, уничтоживший девятнадцать фашистов, в том числе трех офицеров. Награжден медалью «За отвагу». В развалинах Сталинграда счет уничтоженных врагов рос быстро. Тимофей был награжден еще одной медалью, а следом орденом Красной Звезды.
Под Ростовом у Тимофея погиб брат, и это добавило в его ровный характер заряд ненависти. Четырнадцатого октября, вместе с напарником, он занял позицию в полуразрушенном корпусе ремонтного завода.
Здесь было относительно тихо, хотя на правом фланге с утра не прекращалась перестрелка и немцы дважды поднимались в атаку под прикрытием бронетранспортера и нескольких пулеметов. Но до них было далеко, а траншеи напротив Осьмина пока молчали. С северной части города доносился непрерывный гул орудийных взрывов. Вблизи Тракторного завода не прекращался бой. Самолетов в небе было гораздо больше, чем обычно.
Снова наступление, в который уже раз. Корпуса и двор небольшого ремонтного завода Тимофей изучил до мелочей. У стены приткнулись несколько грузовиков, которых пытались отремонтировать, но немцы разбили и сожгли их из огнеметов. На сгоревших, покрытых черными хлопьями шинах стояли закопченные корпуса.
В кабине одной из полуторок так и остался на своем месте за рулем обугленный труп шофера. Наверное, он пытался выгнать машину из-под огня, но был убит прямо в кабине. Его почему-то не тронули, хотя тела остальных убитых стащили в воронку и закопали. Причем делали это немцы, боявшиеся всякой заразы. Обугленный русский шофер был оставлен в виде жутковатой издевательской шутки – любуйтесь, с вами будет то же самое.
Тимофея вначале удивляло, почему командиры не распорядятся похоронить красноармейца. Но вскоре понял, что в Сталинграде если и есть чему удивляться – то натянутой, как струна, узкой линии обороны по берегу Волги. Казалось, эту линию вот-вот прорвут и сбросят наконец русских в Волгу. Почти каждый снаряд, летевший сюда, находил свою жертву. Крепко выручала наша тяжелая артиллерия с левого берега, не дававшая немецким батареям распоясаться до конца.
В подвалах, рядом с бойцами, жили женщины и дети, не успевшие эвакуироваться. А суп из картошки, свеклы, крупы (иногда конины) варили на всех. Особенно жадно ели эту мутную похлебку дети. Они, несмотря ни на что, росли, им требовалось больше пищи.
В разбитых домах порой укреплялись и немцы и русские. Дождавшись момента, кто-то нападал первым. Взрывались гранаты, среди известковой пыли ворочались раненые. Потом все затихало. Если одерживали верх красноармейцы, из окон выбрасывали тела убитых немцев. Если удавалось выбить наших, то возле закопченных стен оставались тела красноармейцев. Но рано или поздно этот дом снова отбивали у немцев – отступать некуда и лишаться последних укрытий тоже нельзя.
Через двор вдоль стены, настороженно оглядываясь, быстро прошел связист с катушкой разноцветного провода за спиной и винтовкой на изготовку. Знакомые связисты не раз просили Осьмина принести хоть одну такую катушку с добротным полихлорвиниловым проводом. Но одна катушка положение не изменит. Кроме того, Тимофей взял за правило никогда не стрелять в первого появившегося немца.
Эта укоренившаяся привычка не раз его выручала. Старшина знал, что даже в безмолвных, кажущихся пустыми развалинах есть люди, и никогда нет гарантии, что тебя никто не видит, а то и не взяли уже на мушку. Он не ошибся и на этот раз.
В расколотой сверху вниз, как полено, водонапорной башне что-то зашевелилось, вниз посыпались мелкие кусочки кирпича. Движение было почти незаметным, но старшина обладал острым, кошачьим зрением, не испорченным чтением книг. Через пару минут, хоть и с опозданием, Тимофей почувствовал легкое подергивание тонкого шнура.
Простая вещь, но при помощи этой бечевки они общались с напарником Гошей. Напарник хоть и опоздал, но зато сумел разглядеть, что на верхушке башни пристраивается пулеметчик, – об этом сказали три равномерных подергивания.
