– Видел. Одни ошметки…
День был беспокойный. Над Волгой проносились немецкие самолеты, бомбили берег. Но и безнаказанными не остались. «Мессершмит» нарвался на очередь крупнокалиберного пулемета. Легкий самолет встряхнуло, он вильнул, едва не врезавшись в обрыв, и стал медленно набирать высоту.
По «мессеру» азартно стреляли из всех стволов. Ермаков тоже прицелился – подбитый самолет шел на него. Но цель перехватил пулеметчик с Дегтяревым, которому он выговаривал за непохороненного товарища.
«Мессершмит» клевал носом, все больше снижаясь. Пулеметчик, судя по всему, был опытный. Бил ровными очередями, целясь в кожух водяного охлаждения – слабое место этих истребителей.
Гул мотора внезапно стих. «Мессер» шел, как планер, бесшумно, но заметно теряя управление. Ермаков выстрелил тоже. Шустрый Максим успел торопливо выпустить две пули, но «Мессершмит» уже коснулся песка, подпрыгнул и, снова опустившись, рывками вспахивал песок. Отвалилось одно крыло, ударившись о песчаный холм, самолет развернуло.
От удара вылетел фонарь кабины, мотор дымил, потом вспыхнул. Ветер раздувал пламя, охватывая корпус. Пилот, видимо, потерявший сознание, зашевелился и, прикрываясь ладонями от бьющего в лицо огня, кое-как выбрался из кабины. Поднялся и, шатаясь, побрел в сторону немецкой траншеи, откуда ему махали руками, а кто-то уже полз навстречу, чтобы помочь.
Андрей нагляделся в Сталинграде достаточно и жалости к раненому летчику не испытывал. Он видел, как каждый день тонули большие и мелкие суда, а пулеметы «Юнкерсов» и «Мессершмитов» добивали пытавшихся спастись людей.
Он видел, как фосфорный снаряд угодил в землянку и оттуда с криком, катаясь по земле, пытаясь сорвать горящую одежду, выскакивали заживо сгорающие люди. Они кувыркались, словно отплясывали жуткий танец.
Отчаянно крича, некоторые бежали к немецким позициям, торопясь получить очередь или выстрел, который избавит их от мучений. А может, они вообще в эти минуты потеряли рассудок от боли. Немцы добивали их неторопливо, и между выстрелами слышался смех. Пусть поджариваются, если не хотят сдаваться.
Ермаков поймал пилота на мушку, но его опередил Максим. Попал точно между лопаток, и летчик, свалившись, неподвижно застыл на песчаной плешине.
– Как я его, – Максим повернул улыбающееся лицо к Андрею.
«Мессершмит» горел. В огне взрывались снаряды, патроны. Лист обшивки вышибло, искрил в бензиновом пламени алюминий. Из окопа боевого охранения длинными очередями бил пулемет, стреляли из винтовок.
Цель фрицы не видели, они не разглядели, откуда стрелял Максим, – на этот раз у Быкова было неплохое укрытие. Они просто выпускали пули в сторону русских, еще не привыкнув, что немецкие самолеты тоже сбивают, гибнут их пилоты, и происходит это все чаще.
Солдат в кителе перемахнул через бруствер, за ним еще двое. Пригибаясь, они бежали к месту падения самолета, возможно, надеясь, что летчик еще жив. Немцев прикрывал пулемет и несколько винтовок.
Стрелять по ним – означало окончательно обнаружить себя. Наблюдение за передним краем сорвется. Может, важнее уложить одного-другого немца? Но ситуация неожиданно изменилась.
Вначале промчался еще один «Мессершмит», видимо, напарник убитого пилота. С земли ему махали касками, что-то кричали. «Мессер» качнул крыльями и, сделав круг над горевшим самолетом, повернул снова к нашим позициям.
– Герой сраный, – бормотал Андрей. – Отомстить за другого героя собирается.
Выстрелил вслед, зная, что этим может обнаружить себя. Но немецких летчиков он ненавидел особо. Нагляделся, как они добивают людей с тонущих судов, как расстреливают раненых под обрывом, где они ждут эвакуации и остаются лежать на пропитанном кровью брезенте, а рядом белые полотнища с изображением санитарного красного креста.
Командиры хорошо знали, что никакие красные кресты не помогут. Немецкие пилоты будут вести огонь по раненым, пока не кончится боезапас. Промахнуться по неподвижной цели трудно, да и ползущего бойца с перебитыми ногами добить легко. Вечером, когда будут подводить итоги дневных вылетов, эти десятки раненых впишут в графу уничтоженных красноармейцев. Боевой вылет. Какая разница, бежали они в атаку, стреляли из окопов или лежали беспомощные, с тяжелыми ранениями, ожидая переправы.
– Ну, что, будем по ним стрелять? – спросил Максим.
С левого берега с характерным шелестящим звуком летел тяжелый снаряд. Ударило метрах в ста от немецкой траншеи боевого охранения. Артиллеристы где-то в лесу за Волгой подправили прицел. Следующий снаряд лег ближе. Трое немцев нырнули в воронку. Снаряды, видимо, 122-миллиметровые, выбрасывали вверх тучи песка, смерзшиеся комья. Но разброс был слишком велик, стреляли с расстояния не менее трех километров. Ни один снаряд во вражескую траншею не попал.
На несколько минут установилась тишина. Все трое немцев выбрались из воронки и поползли к своим. Затем поднялись и побежали – не выдержали нервы. Андрей поймал в перекрестье прицела спину одного из них и нажал на спуск. Немец в серо-голубом кителе, взмахнув руками, свалился на песок.
Станковый пулемет ударил в ответ длинными очередями, поднялась беспорядочная стрельба из винтовок и автоматов. Артиллерийский наблюдатель отреагировал на стрельбу из немецкой траншеи быстро.
Снова ожила дальнобойная батарея на левом берегу. Один из снарядов разнес бревенчатую землянку. Батарея дала еще три залпа, что-то подожгла. С холмов отвечали немецкие гаубицы, и наши орудия вскоре замолкли. Как всегда, не хватало снарядов.
К вечеру пошел мелкий колючий дождь. Самолет уже сгорел, лишь дымили тлеющие шины. Летчик и убитый Андреем солдат из боевого охранения лежали под дождем. Наверняка, когда стемнеет, их заберут.
– День не зря прошел, – оживленно рассуждал Максим Быков. – Ты, Андрюха, счет открыл, «мессера» сбили и фрицам из-за Волги хорошо врезали.
– Им-то врезали, а что у нас за день произошло, один бог знает. Эти сволочи на один наш снаряд пятью своими отвечают.
На обратном пути окликнули пулеметчика, которого встретили утром. Тот не отзывался.
– Ушел, наверное, – предположил Максим.
– Тогда бы смена пришла, – сказал Ермаков. – Здесь прямой путь к немецкому охранению. Палеха обязательно кого-нибудь прислал бы. Давай искать.
Дождь уже шел со снегом, задувал заметно похолодавший ветер. К ночи точно хорошо подморозит.
Пулеметчик лежал в своем окопе, подтянув ноги к животу, глаза были открыты, лицо покрыто слоем ледяной каши.
– Эй, земляк, – нагнулся над ним Максим.
– Мертвый он.
Тело застыло, и вытащить его из окопа было невозможно. Несколько пуль попали в плечо и грудь, убив бойца наповал, Андрей отщелкнул пустой диск.
– По «мессеру» стрелял. Смелый парень.
Забрали документы, три запасных диска, вещмешок с патронами и мокрым, слипшимся хлебом. Похоронили здесь же в окопе. Тело распрямить не удалось. Нагребли бугорок и накрыли его каской.
