До разрушенного барака и построек оставалось всего ничего. Предстояло рывком преодолеть глинистую плешину и сразу вступить в бой. Но взрыв сигнальной мины, на которую налетел сапер из взвода Чурюмова, мгновенно изменил ситуацию. Ракеты взлетали одна за другой, ударил пулемет, за ним второй. Барак и подходы к нему засверкали частыми вспышками.
Первый взвод оказался как на ладони. Зная, что промедление погубит людей, Палеха вместе с Шабановым бежали, скользя в грязи, от них не отставали остальные. Но кроме сигнальной немцы успели установить несколько противопехотных мин, и двое бежавших бойцов угодили на них.
И Палеха и Шабанов знали, что крики «Мины!» вызывают не меньший страх, чем налет вражеской авиации. Смерть пряталась в земле, и ее не было видно. Бойцу, который первый наступил на мину, оторвало ступню. Бежавшие следом видели, как кувыркнулось тело и взлетел вверх ботинок с обрывком обмотки.
Еще один взрыв опрокинул ручного пулеметчика. Он пытался отползти назад, но угодил локтем на взрыватель другой мины. Заряд разнес руку, изрешетил тело осколками.
Боец закричал, понимая, что рана смертельная. Старшина Якобчук, бежавший следом со вторым пулеметом, шарахнулся в сторону разваленного сарая и нескольких деревьев вокруг него. Но огонь был настолько плотный, что Якобчук понял – ему не добежать. Старшина, не раздумывая, плюхнулся на мокрую землю. Его помощник замешкался, трасса прошла сквозь него и опрокинула рядом со старшиной.
Бойцы, спасаясь от пулеметного огня, заползали в промоины и воронки, заполненные водой и снегом, прятались за мертвые тела. В ледяной воде долго не усидишь, а мертвые тела пулеметные очереди пробивали насквозь, доставая живых.
Палеха и еще несколько человек уже подбегали к бараку, когда из окон полетели гранаты. Старшего лейтенанта ранили осколками в голову и руку. Иван Шабанов едва увернулся от автоматной очереди. Трое-четверо бойцов были убиты или тяжело ранены.
– Ротного убили! – крикнул кто-то.
Палеху подхватили под руки и потащили прочь. Атака захлебнулась. Шабанов, Черных и Якобчук прикрывали отступление. С ними вместе оставался и Максим Быков, но снайперской стрельбы не получалось. Прицел залепило грязью, он стрелял наугад.
Зато Матвей Черных точными выстрелами свалил двоих немцев. Шабанов и Якобчук расстреляли все имевшиеся диски.
– Шабаш! Уходим.
Пришел в себя Палеха. Осколок, пробивший каску и пилотку, вырвал клок кожи на макушке. Зоя перевязала рану, а Иван Шабанов надел на него свою каску. Ротный упирался, но Кузнецова прикрикнула:
– Одевай, пока башку снова не продырявили.
– Надо продолжать атаку, – пытался подняться Палеха.
– Не получится, – замотал головой Шабанов. – Сначала надо этот чертов дзот заглушить.
– Ну, так действуй. Чего ждешь?
– Уже послал троих.
Палеха бессильно откинулся на скомканную, принесенную кем-то шинель. Зоя тем временем выдернула из запястья изогнутый осколок, Палеха охнул от неожиданной боли.
– Терпи, герой. Ко мне орлом лезть пытался, а сейчас закис совсем.
– Я не закис, – отчетливо произнес старший лейтенант. – Водки нальете?
– Сто граммов, – ответила Зоя, – и очухивайся быстрее. Без тебя мы из этого болота не вылезем.
– Точно, – подтвердил старшина Якобчук.
Вместе с двумя бойцами, прячась за обвалившейся кирпичной стеной сарая, он набивал пулеметные диски. Из воронок и промоин, заполненных водой, к сараю и деревьям осторожно ползли уцелевшие бойцы взвода. Добраться удавалось не всем. Стоило неосторожно поднять голову, как пулеметная очередь находила цель.
Черных, меняя позиции, вел огонь из снайперской винтовки. Но развернуться ему не давали, а укрытия были слабые. Он сумел удачно снять автоматчика, прячась за перебитым на высоте трех метров тополем. Сменив обойму, выбирал новую цель, но пулемет всадил очередь точно в дерево. Матвея не задело пулями лишь случайно. Брызнули в разные стороны куски коры и древесины.
Острая, как стрела, щепка пробила щеку, вонзилась в язык. Выронив от боли винтовку, Черных потянул щепу, но понял, что лучше это сделать рывком. Отбросив окровавленный обломок, Матвей бессильно опустился у подножия дерева, выплевывая кровь. Остановить ее никак не удавалось. Сержант, шатаясь, побрел к сараю, где находилась санитарка Зоя Кузнецова и другие раненые.
Трое бойцов, которых младший лейтенант Шабанов послал обойти дзот с тыла, ползли умело и быстро, не обращая внимания на снежную кашу и пули над головой. Когда добрались до кустарника и обломков разбитых снарядами тополей, почувствовали себя увереннее.
– Думают, сволочи, за шпалами отсидеться!
– Не выйдет.
Проверяли гранаты, вытаскивали завернутые в тряпье бутылки с горючей смесью. Иван Шабанов выбрал самых надежных бойцов. Если не удастся заглушить дзот, пулемет с рассветом выбьет весь взвод.
– Двинули потихоньку, – скомандовал старший из них.
В десяти шагах от дзота группу заметили из окопа. Немцы не ожидали появления русских с этой стороны, а наши слишком поздно разглядели замаскированный окоп.
На несколько секунд замерли от неожиданности все трое бойцов из взвода Шабанова, и так же неподвижно уставились на них двое немцев, расчет легкого пулемета «дрейзе». Пулемет стоял готовый к стрельбе. Сошки надежно вкопаны в землю, магазин на семьдесят пять зарядов вставлен в казенник, патрон, наверняка, в стволе.
– А-а-а! – вдруг закричал один из бойцов.
Кричал, наверное, от страха, чувствуя, что вот она смерть, уставилась в грудь черным зрачком, из которого брызнет сейчас сноп огня. Ни залечь, ни метнуться в сторону этих последних секунд не хватит. Но отчаянный, полный ужаса крик вдруг изменил ситуацию.
Унтер-офицер, тянувшийся к рукоятке, упустил те же самые секунды, а другой боец, самый расторопный из троих, с силой швырнул тяжелую шестисотграммовую РГД в лицо пулеметчику.
Запал гранаты взвести не успел. Она летела, как обычная железяка, но попала в цель, перебила унтер-офицеру нос и на короткое время отключила сознание. Третий из бойцов бросил одну и вторую бутылку с горючей смесью.
Эти бутылки не взрываются и даже не дают вспышки. Густая липкая жидкость разгорается, как керосин, но человек, на которого она попала, – обречен. В считаные секунды «коктейль Молотова» набирает температуру под тысячу градусов и прожигает даже металл, не говоря о человеческом теле.
Бутылка разбилась о запасные диски, плеснув языки пламени на ефрейтора, второго номера расчета. Рукой в шерстяной перчатке он попытался смахнуть огонь со щеки. Но липкое месиво, сжигая кожу, расползалось между пальцев. Вспыхнули перчатки, ворот шинели. Пулеметчик пытался лихорадочно сорвать перчатки, шинель, но дикая боль скрутила и корчила его.
Унтер-офицер, придя в себя после удара гранаты, успел выстрелить в одного из бойцов. Выстрел был точным, в переносицу, но эта точность погубила опытного унтера. Он бы успел сбросить горевшую шинель, но тело мертвого красноармейца обрушилось на него, вминая в лужу густо пылающей жидкости. Немцы, в горящих шинелях, пытались выбраться из окопа, но обугленные пальцы не подчинялись, а шок от боли мешал двигаться.
