– Санек, бежим! – крикнул старший сержант, начальник разведки.
Немец, поднявшийся из соседнего окопа, выстрелил из карабина. Санек схватился за простреленную руку, но товарищ тащил его в заросли, подальше от пуль и отчаянных криков горевших заживо немцев.
Пулеметчик в дзоте сменил раскалившийся ствол, а помощник подсунул тяжелую, хорошо протертую ленту с разноцветными головками пуль. Затвор с лязгом захлопнулся, и командир расчета снова открыл огонь ровными точными очередями по мелькавшим среди снега и дождя рыжим шинелям.
Горящая траншея, крики, усилившаяся пулеметная стрельба – все это стало сигналом для обоих взводных и снайпера Андрея Ермакова.
Он вскарабкался по уступам кирпича. В узкой амбразуре сверкали непрерывные вспышки огня, от которых дымились шпалы в углах амбразуры. В дальней траншее что-то горело, трещали в огне патроны, несло запахом паленой человеческой плоти. Дзот и с десяток немцев возле него продолжали вести огонь.
Амбразура была недоступна. Находилась под углом, и Андрей видел лишь вспышки. Зато солдаты в траншее были в пределах видимости. Он выстрел два раза. Один из солдат сполз вниз, винтовка осталась на бруствере.
Деревянная крыша трещала, покрываясь сетью пробоин. Андрей успел переползти. Над тем местом, откуда он произвел два первых выстрела, висело облако древесного крошева и разлетались щепки. Он выбрал удобное место за толстой чердачной балкой, но крышу простреливали не меньше чем из десятка автоматов и винтовок.
Разрывная пуля разлетелась снопом желтых искр, еще несколько штук прошли веером и обрушили в метре от него доску. Снова пришлось ползти, а когда Ермаков пристроил наконец винтовку, увидел рядом с собой убитого бойца в телогрейке. Это был один из разведчиков, которых посылали сюда вести наблюдение. Лежал он не меньше недели, чувствовался запах разложения.
Кто его убил? Снайпер или пулеметчик, который засек движение. Какая разница? Рядом находился кирпичный дымоход, за которым можно спрятаться, и Андрей выбрал следующую цель.
Низкорослый солдат в каске, наползающей на уши, бил короткими очередями, прочесывая крышу. Ермаков поймал в прицел лицо и нажал на спуск. Пуля звякнула о край каски, пробила ее и отбросила маленького автоматчика к другой стене траншеи. Двое уже есть. Из окопов возле дзота немцы высовываться остерегались и вели огонь наугад, поднимая над головой стволы.
Сторожка и полусгоревший бронеавтомобиль, застывший на переезде, становились, кроме дзота, еще одной головной болью. Из окна сторожки вел огонь автоматчик, за бронеавтомобилем прятались еще двое или трое стрелков. Ермаков понял, что на этой позиции ему не удержаться.
Пулемет с крыши сторожки хорошо пристрелялся – пожалуй, и кирпичный дымоход не спасет. Пули долбили его, вышибая порой половинки кирпичей. Еще четверть часа такой стрельбы, и дымоход рухнет. Передвигаться по чердаку не давали стрелки возле дзота – автоматные очереди и частые винтовочные выстрелы долбили дощатую крышу. Удивительно, как она еще не загорелась, – наверное, только потому, что два дня подряд шел дождь, даже снегу на чердак подсыпало.
Андрей понял, что обстановку можно хоть как-то изменить, если он прикончит пулеметчиков на крыше сторожки. МГ-34 не давал ему высунуться, а оставлять надежное убежище, массивный дымоход, означало слишком большой риск.
И все же рисковать придется. Он прополз по чердаку метров семь, отыскал пробоину от осколка, через которую была хорошо видна сторожка. Выстрелил дважды, почти навскидку. Пулеметчик уткнулся лицом в приклад, видимо, был убит наповал. Второй номер звал кого-то на помощь.
Нарушая неписаный закон – не стрелять три раза с одного и того же места, Андрей добил второго номера и, отползая, почувствовал, как печет левое предплечье. Вжимаясь в шлак, которым был утеплен чердак, Ермаков заполз в какой-то угол, стащил телогрейку и принялся бинтовать рану поверх гимнастерки и нательного белья. Главное – остановить кровь, а кость, кажется, не задета.
Поредевший взвод Чурюмова цепочкой двигался вдоль стены барака. Немцы пока выжидали, возможно, надеялись на подмогу. Они сидели и стояли уже наготове со взведенным оружием, но минутная задержка обошлась им дорого.
Двое разведчиков и сапер обошли барак с другой стороны и бросили в окно и проломы несколько гранат. Ближние к окнам немцы были убиты или ранены, остальные кинулись к выходу и столкнулись со взводом Чурюмова.
Немцы имели большой опыт, были лучше вооружены (половина имели автоматы). Новички младшего лейтенанта Чурюмова были измотаны переправой, пережили лобовую атаку, потеряли половину товарищей. Но сейчас, озлобленные, забывая про страх, дружно кинулись на врага со штыками наперевес.
Бежавшие впереди падали под автоматными очередями, но прорвавшиеся вперед уже пустили в ход штыки. Костя Чурюмов отчетливо понимал, что перевес на стороне врага. Остатки взвода могли спасти только решительность и злость.
Младший лейтенант никому бы не признался, какой страх он пережил в гремящем трюме баржи, ожидая каждую минуту, что судно получит снаряд и начнет тонуть. У многих не выдерживали нервы. Бойцы и даже командиры кидались вверх по крутому трапу, били прикладами в люк, стремясь выбраться из этого жестяного громыхающего гроба.
Костя Чурюмов тогда выдержал, не двинувшись с места. И рядом с нм понемногу скапливалась группа уверенных в его спокойствии людей. Они сумели попасть с ним в роту Палехи, шли в атаку, добрались до этого чертового барака и теперь наконец столкнулись в упор с теми, кто пытался убить их издалека.
Несколько бойцов, прошитые очередями, свалились, не добежав до своих врагов считаные шаги. Остальные бежали, не останавливаясь, выставив штыки. Сразу у трех-четырех немцев закончились магазины. Выдернуть пустой, вставить новый и передернуть затвор – для этого требуется не более пяти секунд. И снова нажимай на спуск, добивай ошалевших фанатиков.
Но эти трое-четверо с пустыми магазинами невольно отступили, стараясь выиграть секунды для перезарядки. Это стало для них непоправимой ошибкой. Лучше бы они кинулись вперед, размахивая бесполезным оружием, как железяками, чем показали свою нерешительность. Двое немецких солдат были сразу заколоты штыками. Кто-то шарахнулся в угол, спеша достать из-за голенища сапога гранату, но его застрелили в упор.
Рослый боец, Грошевой, крутнувшись, как юла, сбил прикладом немца. Развернул винтовку и, крича что-то непонятное, ударил штыком второго в лицо. Костя Чурюмов расстрелял барабан своего нагана. Перезаряжать уже не было времени, и он вцепился крепкими костистыми пальцами в глотку унтер-офицеру.
– Взводного убивают, – орал здоровяк, оставшийся без винтовки.
Штык намертво застрял в костях черепа. Разведчик с хищно блеснувшей финкой ударил в спину подвернувшегося немца. У него попытались вырвать финку из рук, но, скаля зубы, он полоснул по вытянутым пальцам отточенным лезвием. Второй разведчик, его напарник, стрелял из трофейного «парабеллума».
Одна из пуль пробила голову унтер-офицеру, а Чурюмов уже цепко перехватил трофейную винтовку и пригвоздил штыком к стене пятившегося от него немца. Понимая, что бой они проигрывают, уцелевшие немецкие солдаты перебежками отступали прочь, прикрывая друг друга выстрелами и автоматными очередями.
