Не слишком важно, сколько на самом деле немецких самолетов рухнуло вниз. Очевидны две вещи. Город, которому суждено сыграть огромную роль в Отечественной войне, разрушили и сожгли. Гитлер мог с гордостью потирать руки: «Крепко ударили!» И вторая вещь. Тысячи русских людей, став свидетелями страшной картины, ожесточились против врага до крайней степени. Называйте это как хотите, например, заряд ненависти.
В тот же день немецкие танки, сделав мощный рывок, вышли к Волге вблизи северной окраины города. Глядя на великую русскую реку, немецкие танкисты весело и одновременно грустно рассуждали, что вот перед ними главный рубеж войны. Немецкий солдат стоит на восточной оконечности германской империи. Цель достигнута, исполнились замыслы. Четырнадцать месяцев войны с русскими недотепами не такой уж большой срок, когда завоевано огромное пространство.
Главной песней 6-й армии Паулюса считалась песня о Волге из оперы Ференца Легара «Царевич».
В день выхода к Волге немцы фотографировали ее берега, делали записи в дневниках. Все идет неплохо, вчера мы были на Дону, а сегодня – на Волге. Звучала команда на ужин, дневники прятались в ранцы, солдаты с аппетитом кушали. Осталось лишь добить город, который вовсю утюжила авиация, и война закончена.
Не торопитесь, ребята. Все только начинается.
Глава 6 Блуждание в степи
Нашему отряду предстояли невеселые приключения. Утром обнаружилось, что двое парней исчезли. Вряд ли они сбежали от страха. Думаю, что главной причиной исчезновения стала тревога за родных. Оба беглеца призывались из центра города, где происходила наиболее сильная бомбежка. Павел Кузьмич Шмаков произнес перед строем короткую речь, в которой обозвал сбежавших дезертирами и трусами. Я составил новый список личного состава, а младший лейтенант объявил группу взводом.
– Теперь вы являетесь третьим взводом третьей роты отдельного воздушно-десантного батальона.
Кому-то не понравилось, что они третьи, а не первые. Но в целом ребята почувствовали себя воинским подразделением, особенно когда младший лейтенант разделил взвод на три отделения, первым из которых стал командовать Женя Кушнарев. Я получил статус помощника командира взвода.
Распределение должностей закончилось, после чего Шмакову стали жаловаться на прохудившуюся обувь. Как водится, новобранцы оделись похуже, рассчитывая на военную форму, однако ее получили всего несколько человек. Остальные носили летние рубашки, брюки, разномастные сандалии или парусиновые туфли. Бегство по кругу среди камней разрушенного города добило старенькую обувь. Сандалии порвались, парусина лопнула. Шмаков приказал чинить обувку самим. Единственным инструментом оказались перочинные ножи и куски проволоки. Я почистил свой автомат, за этим делом внимательно наблюдали те, кто имел более-менее крепкие сандалеты.
– Хорошая штука, – похвалил ППД Саня Тупиков. – Вы из него стреляли, товарищ сержант?
– Нет, Саша, мне его выдали специально для поездки. Автоматов в батальоне мало.
– Для десантников автоматы лучше. Рубанешь налево-направо, только брызги полетят.
– Возможно, но их пока не хватает.
Я коротко рассказал о пути батальона, стараясь избегать ненужных подробностей. Жестокую бомбежку ребята уже видели, напоминать им о налетах вражеских самолетов не имело смысла. Хвалиться тоже нечем, мы только и делали, что отступали. Хотя остались позади и ожесточенные бои, в которых мы неплохо себя проявили. Но общий итог складывался пока не в нашу пользу.
Через час двинулись дальше. Лесная балка оказалась извилистой и длинной. Когда наконец выбрались наверх, увидели, что ушли от города совсем недалеко. Там продолжало греметь, дым застилал центр и всю северную часть. Невольно задержались, глядя на мрачную картину. Некоторые парни едва сдерживали слезы, они ничего не знали о своих родных. Ребята, призванные из сельских районов, пытались смеяться, но смех получился с надрывом. Треть области оккупировали немцы, бомбили даже отдаленные заволжские поселки.
Впереди маячила железнодорожная насыпь. Добирались до нее очень долго, приходилось без конца прятаться от немецких бомбардировщиков. Огромные «Хейнкели», покрашенные в серый цвет степной гадюки, звенели моторами на большой высоте. Застекленные носы сверкали на солнце, их обгоняли стремительные «Мессершмиты». Более светлые «Юнкерсы-88» шли тройками, выделяясь массивными двигателями и вздернутой рубкой. Армада шла потоком в несколько этажей, уверенная в своей мощи. Тяжелый гул моторов говорил о том, что бомбардировщики нагружены под завязку. Я не видел ни одного нашего истребителя. Картина действовала на парней угнетающе.
Нам требовалось брать южнее, однако степь диктовала свой маршрут. Открытые участки были смертельно опасны для взвода. Чего стоило одинокому «Мессершмиту» снизиться до высоты сто метров и смахнуть нас из четырех стволов. Поэтому мы пересекли железнодорожную насыпь лишь спустя несколько часов, и здесь нас ожидала еще одна драма войны.
Не доходя до насыпи, остановились среди колючих акаций. Вялые листья колыхались под горячим ветром, они давали хоть какую-то тень, хотя в нашей ситуации мы больше нуждались в воде. После домашних лепешек и пирожков мучила жажда. Воду в степи найти нелегко, а тут еще чертовы самолеты. Вслед за двухмоторными бомбовозами шли штук двадцать пять пикирующих «Ю-87», наверное, целый полк. В одной точке перед нами пересеклись пути воинского эшелона и вражеских самолетов. Шестерка «Юнкерсов» отделилась от строя и стала разворачивать свое знаменитое колесо, когда машины пикируют друг за другом, словно крутится огромный хоровод.
Не от хорошей жизни наш воинский эшелон гнал через открытую степь. Еще хуже обстояло дело на станциях и разъездах, которые бомбили с особым старанием. Там неподвижные составы оставались совсем беззащитными, а здесь имелась хоть какая-то свобода маневра: увеличить или уменьшить скорость, резко остановиться или дать задний ход. Эшелон, состоявший из товарных вагонов и нескольких открытых платформ, защищала счетверенная установка «максимов» и два-три пулемета на крышах. «Юнкерсы-87» несли по полторы тонны бомб, имели четыре пулемета. У эшелона не оставалось возможности выжить, не помогло мастерство машиниста. Первые же бомбы хотя и не попали в цель, зато взорвались близко к насыпи.
Паровоз сразу получил повреждения и окутался белым облаком. Раскаленный пар из пробитого котла свистел с такой силой, что взрывы заглушали этот звук лишь на мгновения. Хорошо разогнавшийся локомотив заметно уменьшил скорость, не хватало мощности. Один из пикировщиков, не обращая внимания на пулеметный огонь, прошел вдоль эшелона, сбросил с большой точностью две бомбы. Они перебили рельс, и паровоз с маху воткнулся в развороченную землю. Первый вагон разорвал сцепку, закувыркался под откос, волоча за собой еще две коробки с людьми.
Высота насыпи, учитывая низину, с нашей стороны составляла метров восемь. Деревянные вагоны катились, выбрасывая бойцов сквозь открытые двери. Тяжелые платформы с орудиями и снарядными ящиками устояли на рельсах и не дали головным вагонам стащить остальной эшелон. Состав замер, бойцы выскакивали из дверей и разбегались. Выгоревшая степь мгновенно покрылась людьми в новенькой красноармейской форме, которая совершенно не защищала их в выгоревшей степи.
