— Конечно, — вытирая ладонями слезы, выдохнула женщина, — я же серьезно занималась балетом, если бы не травма ноги, то могла бы стать известной балериной. Это было мечтой моего детства, но, увы, не сложилось.
— Да, но тогда наша медицина лишилась бы прекрасного хирурга — Варвары Алексеевны Коготь. Непорядок был бы.
Женщина улыбнулась.
— Вот видишь, Варюша, можем улыбаться, когда хотим, — бодро сказал Коготь. Затем он взял стакан с водкой и сказал: — Давай, дорогая, выпьем за нашу счастливую, радостную жизнь после войны.
— Давай — за нее и за скорейшую победу.
Супруги чокнулись и, выдохнув, почти одновременно залпом выпили водку.
— Ух ты, горькая какая, — поспешно закусив свиной тушенкой, сказала Варя.
Коготь, орудуя вилкой, намазал на ломоть хлеба тушенку, подхватил вилкой огурец и, не торопясь, принялся жевать.
Супруги легли спать около часа ночи. Варя со страстью, словно в последний раз, целовала и ласкала мужа, все крепче прижимаясь к нему. Коготь положил ее на спину и сделал свое мужское дело. Варя вскрикнула и затихла. Вскоре она уснула в объятиях мужа, а вот Когтю не спалось. Не привык он так рано ложиться спать. Обычно майор возвращался со службы в два-три часа ночи, выпивал залпом сто пятьдесят граммов водки и засыпал на три-четыре часа, затем вставал и, быстро позавтракав, ехал на службу. И так день за днем. А в эту ночь еще его разбередили мысли о матери. Варя какими-то еле уловимыми чертами лица, плавной неторопливой походкой была на нее похожа. Коготь постоянно подмечал это и любил супругу так же сильно, как и маму.
Воспоминания захлестнули майора, заболели, засаднили где-то глубоко в душе, и он понял, что вряд ли ему суждено уснуть в эту ночь. Осторожно, чтобы не разбудить жену, он отодвинулся от нее и, повернувшись, бесшумно встал с кровати и замер, прислушиваясь к глубокому, сонному дыханию Вари. «Слава Богу, спит», — подумал Коготь и, постояв еще немного, повернулся и на цыпочках вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.
Он включил на кухне свет, сел возле стола на табурет, взял со стола недопитую бутылку водки и, плеснув себе немного в стакан, выпил, закусив тонко нарезанными кусочками сала и хлеба. На душе не полегчало. Майор вздохнул. Ну да, он бросил курить, но папироса сейчас пришлась бы ой как кстати.
Коготь подошел к окну, за которым стояла тихая майская ночь. На мгновение майору показалось, что на него смотрят из темноты чьи-то глаза. «Мама! — тяжело выдохнул майор и, отойдя от окна, сел на табурет. — И вот так вот всегда, когда предстоит тяжелое, опасное задание. Мама приходит во сне или на короткий миг, как сейчас является наяву, словно пытается предупредить и уберечь». Коготь обхватил голову руками, закрыв глаза.
Он услышал легкую патефонную мелодию, доносившуюся откуда-то издали. Было воскресенье, а значит, они всей семьей ехали в Москву, чтобы погулять по городу, сходить в кино или зоопарк. Отец Когтя был военным летчиком. Семья жила в небольшом деревянном домике, как и все семьи военнослужащих, в военном городке в сорока километрах от Москвы. Отец Володи был очень высоким, под метр девяносто, молодым и стройным мужчиной. Кучерявые, черные как смоль волосы. Лихие усы, закруглявшиеся возле уголков рта. Выразительные карие глаза. Он был шутником, балагуром и, как понял, подрастая, Коготь, большим любителем женщин.
Мать работала в аптеке фармацевтом. Она была худой и стройной, как тростиночка. Писала стихи и прекрасно играла на фортепиано. Всегда заботливая, внимательная, чуткая, она умела вызвать сына на откровенность, когда у него были какие-нибудь проблемы. Коготь боготворил свою мать, с ней он всегда был откровенным. Она помогала ему с математикой и русским языком. А отец дома бывал редко. Иногда спросит что-нибудь у сына, так, для порядка, пошутит и пойдет по своим делам.
Когда семья уже старалась выйти из дома, чтобы отправиться к железной дороге, которая находилась за лесом, в трех километрах от военного городка, отцу кто-то позвонил. Он снял трубку, выслушал сказанное, что-то тихо ответил и вернул трубку на рычаг аппарата.
— Кто это звонил, Николай? — спросила Лида у мужа.
— Да командиру части захотелось проверить боеготовность. Возможно, сегодня будут полеты. Езжайте без меня в столицу и повеселитесь там как следует. Лето, каникулы, пусть Вова отдохнет. Расскажете мне потом, сколько в Москве съели мороженого.
— Жаль, у нас и на прошлой неделе не получилось всей семьей съездить в Москву, — сказала Лидия.
— Ничего страшного в этом не вижу, погуляешь по столице с сыном. Сама понимаешь — служба. Ничего не попишешь, — Николай развел руки в стороны.
— Ладно, удачных тебе полетов, — пожелала Лида и повернулась к сыну: — Пойдем, Володя, а то опоздаем.
Они вышли из дома и зашагали по лесной тропинке. Но не прошли они и километра, как Володя споткнулся о камень и сильно подвернул ногу. Он попытался идти, прихрамывая, однако нога стала болеть еще сильнее.
— Дай-ка я посмотрю, что там у тебя, сынок. Сядь на траву, сними ботинок и носок, — сказала мать Володе.
Мальчик, расстроенный тем, что поездка в Москву срывалась, тяжело вздохнул, морщась от боли, опустился на траву и снял обувь. Мать внимательно осмотрела поврежденный голеностоп, который уже сильно напух.
— Никуда мы, Вова, сегодня не поедем, — вынесла она свой вердикт. — У тебя вывих. Ноге нужен покой и лед. Вставай, будешь опираться на меня, так и дойдем потихоньку до дома.
— Вот невезуха! — раздосадовано сказал мальчик. — Все пошло наперекосяк. Сначала папу вызвали на аэродром, а потом этот чертов камень…
— Молодой человек, прошу следить за речью. То, что ты, Вова, травмировался, не дает тебе никакого права употреблять не очень хорошие слова. Я же всегда тебя учу, что русский язык красивый, благозвучный. Вот и используй его возможности, а то так в следующий раз слово «чертов» ты заменишь на более низкое словцо. Ты понимаешь, о чем речь, — назидательно сказала Лидия.
Володя поднялся и, положив правую руку на плечо мамы, похромал по лесной дорожке. Обратный путь к дому показался им долгим. Они часто останавливались и отдыхали. Нога у Володи нестерпимо болела.
— Ничего, потерпи, сынок, придем домой, ляжешь на кровать, приложим к ноге лед, и тебе станет легче, — подбадривала мальчика Лидия.
Подойдя к дому, они обратили внимание на то, что входная дверь чуть приоткрыта.
— Может, Николая отпустили с аэродрома? — пожав плечами, предположила Лида.
Они с сыном вошли в прихожую, и тут справа, из спальни, послышались женские стоны и скрип кровати. Лида побледнела. Она посадила сына на потертый старый диван, тихо пошла к спальне, повернула ручку, ахнула и закричала:
— Это ты, Зина?! Ты — моя лучшая подруга и спишь в моей кровати в моем доме и с моим мужем!
Володе Когтю было около четырнадцати лет, и он все понял. Отца никто и никуда не вызывал. Он отправил жену и сына в столицу, чтобы разлечься с очередной любовницей.
