— Вы были ранены?
— В Финскую я получил два ранения. Первое — тяжелое. Шрапнель от разорвавшегося в ветвях снаряда попала в левый бок. Хотя медикаментов у нас не хватало, у нас был прекрасный врач, капитан Ситников, который нас спасал. Пролежал я 11 дней в землянке и опять стал ходить в разведку. Легкое ранение я получил так. Через поляну был натянут плетень от снайперов. Стреляли их минометы. Мне надо было пройти боевое охранение, посмотреть, как с боевого охранения пойти в тыл финнам. Вот я пошел с двумя солдатами. Тут минометный обстрел, и меня в левую руку ранило осколком.
— Какие взаимоотношения у Вас были с начальством? С подчиненными?
— С подчиненными дружба была. Люди были многонациональные, жили весело и дружно. Неуставных отношений не было. Меня солдаты берегли. Все же видят друг друга. Любые бесчинства со стороны командира окончились бы для него гибелью в первом же бою. Я в этом не сомневаюсь. Что касается начальства, то у нас к командиру батальона было отношение очень хорошее. Он же впереди шел со своим начштаба и комиссаром. К полковому начальству отношение было нормальное. Мне приходилось докладывать комдиву Гусевскому, начштаба Орлянскому и начальнику разведки Никифоровичу. Меня всегда внимательно выслушивали, не перебивали. Вообще, я считаю, что Гусевский — талантливый генерал. Пришлось однажды докладывать Мехлису, который к нам приезжал в Сауноярви в штаб дивизии, где провел сутки. Вот Мехлис оставил очень тяжелое впечатление. Он грубый, грозил расстрелять меня, если пленного не приведу ему наутро. Мы всю ночь проползали — никто из дотов у них не выходил. Когда я пришел, комбригу доложил, говорю: «Сейчас меня расстреляют». Гусевский меня ободрил: «Ничего, завтра пойдешь, он выйдет, и ты его возьмешь. А лишний раз рисковать не стоит». Он доложил Мехлису, и Мехлис меня уже не вызывал.
— Какое оружие Вы носили?
— У меня были винтовка и «наган».
— Что Вы можете сказать об автомате «Суоми»?
— Пошли как-то в разведку. Дозорный машет. Я подхожу.
— Командир, смотри — в снегу что-то блестит.
— Всем отойти. Срубить мне длинную палку, — командую я.
Думаю, если взорвется, только я один погибну. Стал толкать. Смотрю — магазин от «Суоми». Автомата не было. Со всего батальона комбат собрал технарей, и капитан Мурашкин, замкомбата, сидел всю ночь — разбирался, как этот диск снаряжать. Разобрался и нас потом научил. Автомат мы захватили, когда брали Хилики-третьи. Но был строжайший приказ — не брать ничего у убитых. Все сдавалось! Вот когда встали в оборону, тогда мы их стали применять. Я сам из «Суоми» стрелял. Автомат хороший, но очень тяжелый. Висит на шее, как бревно. Вообще, сила автомата — в его моральном воздействии на противника.
— Вообще ничего иностранного нельзя было брать?
— Да. Я сбил капитана под проволочным заграждением. Мы сходили в контратаку. Вернулись обратно. Маскхалат с него сняли, а под маскхалатом — шуба лисья. Мы эту шубу сняли. Гляжу — на руке у него часы «Павел Буре». Часов ни у кого тогда не было. Отнес я часы комбату. Меня комбат матом:
— Ты зачем принес?! Сейчас особый отдел нагрянет, начнет тебя таскать. А в разведку кто будет ходить? Забирай все это!
— Шубу-то уже резать начали, — говорю я.
— Зачем?
— Солдаты чулки теплые шьют.
— Ну, пусть шьют.
А часы эти подарил снайперу. Он их привез домой, но в Кеми НКВД их отобрал. Запрещено было пользоваться.
Например, у финнов были отличные компаса на спирту. У нас компас поставишь — стрелка крутится. А у их компаса стрелка как встала — так и стоит. Ночь наступает — компас освещен, а у нашего только на конце стрелки светящаяся точка.
У финнов были лодочки, куда можно было поставить пулемет, положить боеприпасы или раненого. Легкая, внизу тонкий металл подбит. Она по снегу, как по воде, скользила! От лодочки шли две лямки — одна длиннее, другая короче, так двое тащат. А у нас лодочек не было. Ранят человека в разведке (были у меня такие случаи)! Как его 20–30 километров по бездорожью на руках нести?! Невозможно! Пройдем 100 метров — все еле дышат. Делали, конечно, что-то типа носилок. Но попробуй его понести! Финские лодочки захватывали — не разрешали использовать. Сами потом стали из ящиков делать, но у нас она была треугольная с бортами по бокам.
— У финнов были «кукушки»?
— «Кукушки» были. Не верьте, когда говорят, будто их не было, — это все равно что сказать, что мы были с автоматами. Я лично снимал «кукушку» на 600 метров. Врут они, что это разведчики были, а не снайпера. Бедой они для нас были. У нас тоже были снайпера — Рочев, Максимов, Пелех.
— У вас были минометы?
— Минометов у нас не было. В стрелковом полку я видел только 50-миллиметровки. Он в лесу бесполезный был, я считаю.
Когда 12 марта наступило перемирие, поступил приказ огня не открывать с 12 часов. Только в случае нападения финнов. Замкомбата Вознесенского отправили на переговоры. Во что его одеть — все изношенное, порванное, обгоревшее! Одевали его всем батальоном. Еле-еле его одели поприличнее. Всего было три встречи, на второй я присутствовал. Оружие на переговоры не брали, но под мышкой «наган» был. Нас было три человека, и навстречу шли трое финнов. Шли с белыми флажками. Один из финнов что-то держал двумя руками. Страшно. Встали. Дистанция была между нами — 5 метров. Через переводчика стали общаться. Наши объявили, что мир заключен, война закончилась, радость большая — мы победили. Что больше не должно быть провокаций и выстрелов. Мы будем играть на гармони, петь песни, жечь костры. Они тоже повторили, что наше правительство заключило перемирие, что провокаций не должно быть. Под конец говорят: «Мы вас просим отведать нашего угощения». Снимают с подноса, что держал один из них типа накидки, и мы видим, что там лежит нарезанная рыба, мясо, кажется, огурчики и фляга, в которой оказалась настойка на ягодах. Я не пил, а рюмку выпил Вознесенский вместе с финнами. На первой и третьей встречах я не был, но знаю, что там они обменивались рюкзаками. Мы им положили консервы, галеты «Военный поход», водку.
Когда мы уходили, нам было приказано взорвать всю оборону и засыпать траншеи. Финнам было приказано отойти от дороги на 100 метров. Мы пели песни, играли на гармошке. Они играли на губных гармошках. Видел я, что и руками нам махали, и кулаками грозили, ну и мы им отвечали соответственно.
Потому как мы были в окружении, ничего за Финскую мне не дали. Только значок «Отличник РККА». Правда, он был очень ценим.
Что я скажу о Финской войне? В политическом плане — проигрыш, в военном — поражение. Финская война оставила тяжелый след. Горя мы навидались. Потери мы несли очень большие — ни в какое сравнение с их потерями. Убитые так и остались лежать на чужой земле.
