Группа к первой вылазке готовилась целый месяц, мы досконально знали, где нам предстоит работать и что делать. Но само задание сорвалось. Нашу дивизию перебросили на другой участок Курляндского «котла», потом опять передислокация.
Мы даже одного месяца не стояли на месте, все время перемещения на разные участки передовой. В этот период разведроту очень часто использовали для участия в наступательных боях, мы прикрывали стыки между полками, отвлекали на себя противника, ходили в разведку боем, и мне также пришлось участвовать во взятии «языков». При небходимости мы прикрывали штаб дивизии, прочесывали окрестные леса, в которых при отступлении прятались остаточные группы немцев и власовцев, прорывающиеся к своим в курляндскую группировку. А потом с нашего 1-го Прибалтийского фронта всю технику, танки и большинство артиллерии забрали на Берлинское направление, разведчикам прибавилось работы, и в итоге из нашей группы сделали 4-й взвод разведроты, и о том, что мы предназначались для работы в немецком тылу, уже никто не вспоминал. Да и сами границы «котла» настолько сузились, концентрация немецких частей была такой плотной, что провести в немецкий тыл километров на десять вглубь разведгруппу для выполнения диверсионного задания и надеяться, что группа сможет живой отойти потом к своим, видимо, было нереально.
— Степень риска и условия фронтовой жизни в пехоте и в дивизионной разведке — в какой-то степени сопоставимы?
— В разведроте я чувствовал себя, как на курорте. После пехоты мне все казалось почти раем. Конечно, разведрота несла немалые потери, но разве можно их сравнить с пехотными? Да, «работа» дивизионных разведчиков была особой, чтобы воевать в немецком тылу и брать «языков», была необходима специальная подготовка, готовность к любым неординарным ситуациям, способность выдерживать любое физическое и психологическое напряжение. Разведчик был обязан уметь действовать самостоятельно, лично принимать решение в боевой обстановке. В разведке нельзя быть безразличным, расхлябанным и безынициативным, работа в разведгруппе коллективная, один от другого далеко не уйдет. Но разве можно сравнить условия, в которых жила и воевала разведрота и обычная стрелковая рота? Одевали и обували разведку отлично, кормили на убой, так называемым «сталинским пайком» для разведчиков. В разведроте отборная молодежь, здоровые грамотные ребята. Спали разведчики не на снегу или в окопной грязи, а на кроватях, разувшись, а иногда и раздевшись до белья. Разведрота дислоцируется в дивизионном тылу, все чистые, сытые, бритые, хорошо экипированные.
Что еще человеку надо на фронте?
Когда тут один из разведчиков с Литовской дивизии написал, что под Невелем его 16-я дивизия голодала и разведвзвод чуть ли не поставили «к стенке» за горсть сворованных сухарей, то я в такое поверить категорически не могу. Я сам воевал под Невелем и брал в бою этот почти сожженный дотла маленький город, в котором уже не оставалось местного населения. Там были перебои со снабжением, но голода в те дни не было.
Пехота спасалась тем, что выкапывала картошку со старых огородов, с замаскированных жителями ям, но чтобы дивизионная разведка одни черные сухари грызла?
В «дивизионщики» шла такая отпетая публика, что каждый разведчик всегда был способен «организовать» себе и своим товарищам что-нибудь «порубать».
Каждое задание в разведке тщательно готовилось, а в пехоте как? Всех утром в атаку, прямо с марша в бой, вперед на «ура», авось получится, а что там у немцев в обороне стоит, где пулеметы и минные поля — разбирались по ходу… Гнали, как скот на бойню, я это на своей шкуре десятки раз испытал… Кто потери в пехоте считал, кто ее жалел?
А риск быть убитым… В стрелках, я считаю, было намного опаснее, чем в разведке.
Разведкой «не разбрасывались», ее берегли и «дивизионщиков» держать оборону в первой траншее, как стрелков, не направляли. Я, например, форсировал в пехоте немало рек, начиная от Дона и заканчивая Западной Двиной, и ни разу не видел, чтобы дивизионных разведчиков пускали первыми при форсирования для захвата плацдармов.
В 270-й СД и в 51 — й Гвардейской СД такого при мне точно не было, а в других дивизиях — не знаю.
В какой-то степени все фронтовики являлись «смертниками».
Так и «тыловых крыс» иногда тоже убивало, смерть косила без разбора не только тех, кто сидел в окопах и кормил вшей в первой траншее, где смерть кружилась над головой круглые сутки, или тех, кто полз в составе разведгруппы через минное поле по «нейтралке» за «языком». Я помню, как в штаб дивизии прибыл какой-то начфин — большой начальник. Его разместили в отдельной землянке на ночь.
До передовой километров семь-восемь. Ночью прилетел шальной снаряд, разорвался рядом с этой землянкой, осколок залетел в окно и убил начфина прямо в постели.
Погибнуть мог каждый, кто находился в зоне досягаемости огня противника.
А сколько людей было убито и ранено, не успев дойти до переднего края…
— Как относились к дивизионным разведчикам в дивизии?
— Разведчики обычно общались напрямую только с «тыловыми крысами», поскольку если группа не находится на задании, то дислоцируется вместе со своей ротой возле штаба дивизии. А «тыловые» и «штабные» в моем понимании — это была просто свора сволочей и бездельников, которая обжирала простого солдата. Тыловики, насколько могли, наслаждались своим положением, бессовестно жрали и пили в три рта, обвешивали себя орденами, не имея малейшего понятия, что творится на передовой.
А после войны вся эта «штабная и партийная бражка» стала писать мемуары, руководить ветеранскими комитетами и организациями, выступать на собраниях и митингах, рассказывать, мол, как они лично всю Отечественную войну выиграли, захлебываясь от своего восторга, лжи и бахвальства… Я презирал их тогда и сейчас…
И тут не только «злоба окопника» во мне говорит…
Политработников у нас тоже за людей не считали. Те же бездельники, брехуны и болтуны, жирующие в тылах на нашей солдатской крови. Так и запишите…
Самое страшное и несправедливое творилось в отступательных боях. Вся эта тыловая трусливая свора воров, бездельников и бандитов без оглядки бежит на восток, а мы должны были прикрывать до последнего патрона отход этих гадов, при этом теряя самых лучших бойцов и зачастую не успевая вытащить с поля боя своих раненых…
С пехотой у разведчиков почти не было контактов. Да и какие отношения могли быть у дивизионной разведгруппы, идущей на задание, с простым окопным рядовым бойцом, который не имел права отойти от своей ячейки вправо или влево больше, чем на 10 метров, с «фитилем» — доходягой, который не сегодня завтра будет на том свете, а если повезет, то на операционном столе в госпитале или в санбате.
Какой между ними может быть разговор? Каждый занят своим делом, разведгруппа прошла на задание в одном месте, вернулась на другом участке.
— Давайте продолжим «по стандартным вопросам к воевавшим в разведке». Как была вооружена разведгруппа, идущая в поиск?
