Время приблизилось к одиннадцати. И вдруг внезапно наступила тишина. Симфония смерти, которая гремела в наших ушах три с половиной месяца, закончилась. На какое-то время установилась полная тишина, которую нарушал лишь звук моторов самолетов противника, но и они больше не стреляли и не бомбили. Вскоре они развернулись и пропали из вида. Сразу после этого Ванюши начали громко кричать от радости. В финских рядах было гробовое молчание.
Мы отошли на километр от нашей линии обороны в тыл, как и было приказано. В роте осталось 45 бойцов, треть от ее первоначального состава. Но все равно мы сумели остановить противника под Выборгом, захват которого был для него самой важной и желанной целью в последние дни войны. Мы зашли в какой-то дом, где все стекла были выбиты, но печь и плита были в порядке. Развели огонь и слегка согрелись — было холодно, несмотря на то что была середина марта. Во второй половине дня к нам во двор дома зашли трое русских бойцов, чтобы с нами познакомиться. Поговорить нормально не удалось, так как никто не знал языка…
…Смоей точки зрения, я адаптировался к мирной жизни без каких-либо сложностей. Некоторые финны, вернувшись с войны, действовали по шаблону — сначала напились до беспамятства, а потом пошли на работу. Я напиваться не стал, а пошел на работу сразу. Весенние сельхозработы только начинались, и моя помощь была очень нужна. Старший брат только что женился и уехал из дома, а младший брат все еще поправлялся в госпитале после ранения».
Тойво Суонио, командир пулеметного взвода
«…по склону к нам шел на лыжах связной и кричал:
— Мир! Наступил мир! Огонь прекратить в 11 часов! Мы остановились как вкопанные. Такого быть не может! Лейтенант Парккола, командир пулеметной роты, опомнился первым:
— Хватайте его! Он сошел сума, хватайте, пока он не распространил панику в других местах.
Но никто не успел догнать и схватить связного Пекку Маттинена, который помчался дальше поведать всем важную весть.
Неужели правда?
В тот же момент на дороге появились сани, на которых прибыли мины для наших минометов. Ездовой — цыган Вилле Нюман из Савитайпале. Он служит ездовым в минометной батарее лейтенанта Паюкари. Минометы установлены на позиции на гряде. Мы пошли к минометам. Там были также лейтенанты Сууронен и Паюкари. Здесь уже все знают: прекращение огня в 11.00. Осталось уже меньше часа!
Ночью у минометчиков кончились боеприпасы. Сейчас мин — завались. На льду Вуоксы и дальше целей хоть отбавляй. Может, противник пойдет в наступление в последний момент?
Русская артиллерия активно бьет по грядам Синтола. Сууронен забирается повыше на гряду для корректировки огня. Оттуда он дает команду на открытие огня:
— Слушай мою команду! Батарея залпом — огонь! Минометы открывают беглый огонь.
— Ребята, стреляйте быстрее! — кричит сверху Сууронен. — За Родину!
Наши пулеметы на острове трещат не умолкая. Похоже, они расстреливают ленту за лентой. Они без помех бьют по залегшей на льду пехоте противника — русская артиллерия не может их обстреливать, они слишком близко, можно попасть по своим.
Огонь все сильнее. В последний час зимней войны многие в России овдовели. И у нас тоже были потери от артобстрела.
В руке Сууронена появляются часы. Кажется, он смотрит за движением секундной стрелки и внезапно командует:
— Прекратить огонь!
Мы не могли поверить, что ад войны закончится ровно в 11 часов. Но невозможное случилось: когда стрелки на циферблатах показали 11 часов, наступила полная тишина.
В прибрежных кустах было слышно чириканье синичек.
Передать этот момент словами невозможно. Казалось, что время остановилось.
Тут русские, лежавшие на льду Вуоксы, поднялись и направились к нашим позициям. Вдоль реки низко пролетели два самолета — русский и финский! Это утвердило нас в том, что наступил мир. Финских самолетов мы уже пару месяцев в воздухе не видели.
Для получения более точных указаний я направился на КП 7-й роты. Мои пулеметы были приданы этой роте под командованием Мауно Куханена. 334
— Снимай пулеметы с острова и отводи их на материк! — приказал он. — Но остальным об этом пока не говори, это я делаю на свой страх и риск. Чтобы было проще и быстрее. Я слышал, что график отвода на новую границу очень жесткий.
Когда я дошел до своих пулеметов, русские уже туда подошли — молодые, красивые ребята, вроде (как нам говорили) курсанты из ленинградских военных училищ.
Один из двух пулеметов был трофейный, только выкрашенный нами в белый цвет. Может, русские потребуют свой пулемет обратно?
Не потребовали, даже помогли погрузить его на волокушу.
Потом ко мне подошел молодой младший лейтенант, который немного говорил по-фински.
— Вас тут очень мало солдат, — удивленно сказал он.
Я попытался ему объяснить, что на том берегу Вуоксы солдат больше. На самом деле там больше никого не было. Да что там говорить — во всем секторе обороны осталось нас только горстка изголодавшихся, смертельно уставших воинов.
У одного солдата из Юлямаа на плече была трофейная советская винтовка с колечком на мушке. Младший лейтенант подошел к нему, взялся за винтовку и сказал:
— Русская винтовка!
Парень обернулся, крепче сжал в руке ремень винтовки, пристально посмотрел младшему лейтенанту в глаза и выложил ему весь свой словарный запас русского языка:
— Фински солдат!
Русский лейтенант улыбнулся, похлопал нашего по плечу и сказал:
— Хороший солдат!
И рассмеялся. Наступил мир».
Виктор Искров, командир взвода разведки 68-й отдельной минометной батареи:
«…Вдруг звонок, с батареи мне звонит командир батареи старший лейтенант Внуков. Он звонит и говорит: «Витя, ты что это развоевался? Стрелять собрался?» — «Так точно!» — отвечаю. А у меня какое-то приподнятое настроение было: Линия Маннергейма уже позади, Выборг горит, помню как сейчас. Слева было видно и дым и пламя. «Так вот, конец войны», — он мне говорит. Я говорю: «Какое там! Даешь Ваазу! Как это так, такую линию преодолели, теперь только на Ваазу и все прочее». Командир батальона Соколов тоже ничего не знал о конце войны. А старший лейтенант Внуков говорит: «Ты там развоевался, Витя, а я тут на огневых позициях, и ни одной мины не будет выпущено. Конец войне, вчера договор о перемирии заключили». Я к Соколову. Он звонит в полк, и ему там говорят: «Да, все. Артподготовки не будет, солдат оставить в траншеях, не высовываться и ждать дальнейших указаний» Он мне говорит: «Вот так вот, лейтенант» Я говорю: «Ну, все ясно».
И сразу прекратилась всякая стрельба. Ни ружейно-пулеметная, ни тем более артиллерийская-минометная, и слышно, как птички поют — чик- чирик, чик-чирик, представляешь себе? И в это время вдруг белый халат сверху: смотрим, соскакивает финн — краснорожий такой, молодой. И испуганно так: «Конец войне!. Конец войне!» А из Карисалми, из этого поселка финны выходят с бутылками водки, или не знаю, что у них там было. Кричат: «Русский, иди водку пить! Русский, иди водку пить!» Я спрашиваю у Соколова, что говорит командование. Соколов говорит, что нам приказано никуда не двигаться во избежание провокаций. Мы сидим. А финны покричали, покричали и к себе в избы ушли».
