Появившиеся в ходе Первой мировой войны в Германии штурмовые группы (называемые иногда «отрядами») с трудом прививались в нашей армии, не прошедшей всерьез школу мясорубок Первой мировой войны. Те крупицы штурмовых действий, которые были накоплены к 1917 г., были растеряны в лихолетье Гражданской. Попытки привить эту тактику увещеваниями, к сожалению, не увенчались успехом. Потребовалась школа позиционных сражений 1942 г., чтобы штурмовые группы стали массовым явлением и их даже начали считать в качестве отдельного инструмента войны, подобно тому как считали танки и артиллерийские орудия.
Но зимой 1941/42 г. Г. К. Жукову приходилось только увещевать, требовать и даже в приказах отмечать порождавшиеся несовершенной тактикой Красной армии высокие потери. Так, 15 марта 1942 г. он издает даже специальный приказ об отношении к личному составу, начинающийся словами:
«В армиях Западного фронта за последнее время создалось совершенно недопустимое отношение к сбережению личного состава. Командармы, командиры соединений и частей, организуя бой, посылая людей на выполнение боевых задач, недостаточно ответственно подходя к сохранению бойцов и командиров, Ставка за последнее время Западному фронту дает пополнение больше других фронтов в 2-3 раза, но это пополнение при халатном, а иногда преступном отношении командиров частей к сбережению жизни и здоровья людей недопустимо быстро теряется и части вновь остаются в небольшом некомплекте»{129}.
Стучавшаяся лбом в Юхнов 50-я армия И. В. Болдина в приказе отмечается особо: «Особенно плохое отношение [282] к сбережению людей существует в 50, 10-й армиях…» За констатацией фактов следует недвусмысленное требование: «Выжечь каленым железом безответственное отношение к сбережению людей, от кого бы оно ни исходило». Далее почти страницу Жуков, угрожая всеми возможными карами, «не взирая ни на какие заслуги в прошлом», требует улучшения организации боя и учета потерь личного состава. Ранее, 7 марта 1942 г., он в сердцах бросает Захаркину: «Напрасно Вы думаете, что успехи достигаются человеческим мясом, успехи достигаются искусством ведения боя, воюют умением, а не жизнями людей»{130}. Инструкция по штурмовым группам предваряется словами: «Последние бои за опорные пункты пр-ка, особенно расположенные в населенных пунктах, показывают, что захват их недопустимо затягивается и сопровождается большими потерями». Поэтому тех, кто обвиняет Г. К. Жукова в целом в презрении к солдатским жизням, просто лентяи, не желающие ознакомиться с типовым набором документов Западного фронта. К таковым относится, например, В. В. Бешанов, который пишет: «По скорости расходования собственных солдат Георгий Константинович не имел себе равных, за что и чтят его на Руси великим полководцем»{131}. Требование беречь людей в указаниях командующего Западным фронтом своим подчиненным встречается постоянно, и действительное отношение Жукова к людям читается в этих приказах вполне однозначно. [283]
«Растопыренными пальцами» в сторону от катастрофы
Отношение к Ржевско-Вяземской операции даже в советское время было довольно осторожным. Лучше всего оно отражено у К. Симонова, относившегося к людям, определявшим общественное мнение. Именно тезисы массовой публицистической, а часто даже художественной литературы определяли отношение к той или иной теме. В «Дневнике писателя» К. Симонов пишет: «В эти дни <запись относится к 1944 г. – А. И. > я вспоминал месяц за месяцем наше зимнее наступление под Москвой в 1941/42 году. Грандиозное по замыслу и по общим результатам, оно недаром вошло в народное сознание именно как разгром немцев под Москвой и как прообраз всех одержанных нами с тех пор побед. Но при этом оно было первым нашим крупным наступлением, школой опыта. И, проходя эту суровую школу, мы учились и на своих ошибках. И когда вспоминаешь по частностям действия наших командиров в тот период и сравниваешь их с тем, что происходит сейчас, то даже у непрофессионала военного задним числом создается ощущение некоторой горечи». Официоз из официозов, книга академика Самсонова также далека в своих оценках от победных фанфар: «На западном стратегическом направлении войска Калининского и Западного фронтов при содействии левого крыла Северо-Западного фронта должны были окружить и уничтожить главные силы группы армий «Центр» [284] в районе Ржева, Гжатска, Вязьмы. Противник был отброшен еще дальше от Москвы в полосах Западного и Калининского фронтов. Однако из-за отсутствия достаточных резервов наступающим войскам не удалось полностью решить поставленные перед ними задачи. Незавершенность зимних операций обусловливалась также недостатком боевой техники, вооружения и боеприпасов»{132}. В наши дни ответственность за незавершенность наступления персонифицируется: «Не получилась операция по окружению и уничтожению Ржевско-Вяземской группировки противника главным образом из-за того, что наступательные операции на исходе Московской битвы продолжали крайне утомленные и слабо материально обеспеченные войска и ряда упущений, допущенных командованием фронтов, в том числе Жуковым»{133}.
В. Суворов этих неоднозначностей в оценках и прямых указаний на допущенные ошибки словно не замечает и пишет: «Кремлевские идеологи, рассказывая о Жукове, лихо обходят острые углы. Войска Западного и Калининского фронтов в ходе победного контрнаступления были почти полностью истреблены. Жуков загнал в окружение три армии и два отдельных корпуса, где все они погибли»{134}. Никакой «лихости» в вышеприведенных оценках не наблюдается. Что касается «полностью истреблены», то это просто неправда. Начнем с того, что к моменту ввода в разрыв фронта впоследствии 33-я армия М. Г. Ефремова по численности больше походила на одну комплектную стрелковую дивизию. Потери армии в боях на подступах к Вязьме были частично восполнены [285] за счет окруженцев и призыва местного населения. На 11 марта 1942 г. в составе 33-й армии насчитывалось 12 780 человек. Численность окруженной в Мончаловских лесах группировки 29-й армии составляла на 25 января 1942 г. около 20 тыс. человек. Из ее состава к 28 февраля 1942 г. вышли к своим примерно 6000 человек, включая 800 раненых.
Численность группы П. А. Белова, формально попавшей в окружение, также не впечатляет. К моменту начала операции по прорыву через Варшавское шоссе к Вязьме в ее составе было: пять кавалерийских дивизий (1-я и 2-я гвардейские кавалерийские, 41, 57-я и 75-я кавалерийские дивизии), две стрелковые дивизии (325-я и 239-я), 9-я танковая бригада и пять лыжных батальонов. Общая численность войск группы составляла около 28 тысяч человек. Наиболее боеспособными соединениями были 1-я и 2-я гвардейские кавалерийские дивизии Н. С. Осликовского и В. К. Баранова. Численность первой составляла на 20 января 5754 человека, а второй – 5751 человек. Три сформированные уже по штатам 1941 г. легкие рейдовые кавалерийские дивизии были намного слабее. Самая сильная из них, 75-я кавалерийская дивизия, насчитывала 1706 человек, а 41-я и 57-я – 1291 и 1706 человек соответственно. Приданные корпусу 325-я и 239-я стрелковые дивизии составляли примерно треть общей численности группы, насчитывая 7092 и 3312 человек соответственно. В прорыв они и 9-я танковая бригада не пошли, оставшись на линии Варшавского шоссе. Таким образом, в состав «загнанных в окружение» эти две стрелковые дивизии записаны быть не могут. Лыжные батальоны в сумме насчитывали около 2 тыс. человек. Причем в отношении корпуса П. А. Белова «все они погибли» не соответствует действительности: используя свою подвижность, кавалеристы в июне 1942 г. вышли на соединение с основными силами Западного фронта. Уже в [286] августе 1942 г. 1-й гв. кавкорпус участвовал в отражении немецкого наступления против южного фаса сухиничского выступа.
