Из фанзы не доносилось никаких звуков. Терпеливо жду еще несколько минут. В дверях появляется та же самая обнаженная женщина. Когда она направилась опять в мою сторону, я медленно вышел из-за кустов. Пистолет на ремне загодя убрал за спину, руки мои свободно свисают вниз. Улыбаясь, доброжелательно смотрю на хозяйку. Она сначала испугалась, вздрогнула. Потом, зажав груди руками, стала внимательно меня рассматривать. Между нами метров шесть. Оставаясь на месте, я жестами стал спрашивать, где японцы. Показываю на звездочку на пилотке, кладу ладони на погоны, затем плоскими ладонями провожу от переносицы в стороны вверх, показывая раскосые глаза японцев. Она поняла, что я спрашиваю о военных японцах. Поочередно быстро подняла колени к животу, изображая бег, и, повернувшись ко мне спиной, вытянутой рукой обозначила направление бегства японцев. Чтобы не вести дальше диалог с неодетой женщиной, я изобразил на голове косички, тем спросив: а хозяин — мужчина где? Она и это поняла. Что-то крикнула в фанзу. Появился и встал с нею рядом мужчина, тоже голый и действительно с косичками на голове. Тогда я уперся глазами в китайца и начинаю разговаривать жестами только с ним. Женщина поняла мой намек, пошла в фанзу и быстро вернулась уже «одетая». В жизни не встречал больше женщин, которые бы так быстро одевались! С ее бедер свисали остатки трусов, немного прикрывая переднюю часть тела. Груди она по-прежнему держала в ладонях и всем своим независимым видом показывала, что на этот раз она уже одета и стесняться ей нечего. Теперь я все внимание обратил на лицо женщины. Мужчина догадался, что и ему надо бы одеться. Сходил в фанзу и предстал передо мною в таких же точно трусах, что у жены. Затем хозяин пригласил меня в дом. Я позвал Яшку, он привязал коней к изгороди и встал у входа в фанзу.
Дверей ни в сени, ни из сеней в комнату не было, только проемы. Спрашиваю, где же двери? Китаец показал на лежащие в углу маты из стеблей гаоляна. Входим в комнату размером четыре на четыре метра. Рамы в двух окнах есть, а стекол нет. Ветерок шелестит остатками вырванной промасленной бумаги. Значит, на зиму окна, вместо стекол, заклеивают промасленной бумагой. Пол глиняный, чисто убран. Слева от входа, на некотором отдалении от стен и угла, стоит чугунный котел, вмазанный в печку. По диаметру — сантиметров семьдесят, вписывается в квадрат печки, оставляя вокруг небольшой, в полкирпича, зазор. На этой приступочке лежат штук десять палочек — это их ложки. Котел чисто вымыт. Рядом стоит погнутое, из тонкой белой жести ведерко. Стола нет. Представляю, как готовится обед и идет семейная трапеза. В котел наливают пару ведер воды, засыпают гаолян (крупа по цвету и форме похожая на нашу гречку, но твердая и невкусная) и варят. Потом семья окружает котел, вооружается палочками и быстро опустошает посудину. Из того же погнутого ведерка можно испить воды. Никакого стола, посуды для всего этого и не требуется, и мыть ничего не надо, палочки всегда облизаны.
Больше в фанзе ничего не было. От печки по полу вдоль стен шел квадратный глиняный дымоход-кан, уходящий возле стены вверх. В противоположном от печки-котла углу на полу лежала большая куча золы. Я спросил, почему хозяева не убирают из помещения золу? Китаец сначала не понимал моего вопроса. Тогда я взял в пригоршню часть золы и выбросил во двор через окно. Хозяин понял вопрос и высоким тинькающим голоском начал мне объяснять, зачем здесь зола. Я, естественно, не понимал. Тогда он высунул голову в окошко и громко что-то крикнул. В комнату вбежало четверо ребятишек от трех до семи лет. Все они были голые, грязные, пузатые и улыбающиеся. Они внимательно смотрели на отца, ожидая, зачем он позвал их сюда. Отец что-то сказал сыновьям. Они подбежали к вороху золы, легли на него с разных сторон и быстро зарылись в пепел, оставив на поверхности только головы. Зажмурили глаза и изобразили спящих. Тут я понял: зола служит им постелью. Опять же — остроумно, быстро и просто.
Когда я выходил из комнаты в сени, увидел у стены прикрытую травой нашу ось от разбитой кухни. Я показал на нее рукой и несколько раз потыкал себе в грудь: дескать, это наша ось, это мы отдали ее вам. Китаец понял, внимательно всмотрелся в меня и, узнав, стал низко кланяться. Я же ни его самого, ни жену не признал. Нам все китайцы казались на одно лицо и одного возраста — тридцать лет. Кроме стариков, конечно.
В дальнейшем голые китайцы и китаянки встречались нам и в поле, и в кустарнике, где они работали или пасли скот. В населенных пунктах бедра всех взрослых китайцев были прикрыты. А богатые китайцы шествовали в длинных шелковых халатах. В первых небольших населенных пунктах, которые оказывались на нашем пути, нас поразило, что во всех поселках было по единственному топору на все селение. Топор был прикован цепью к внешней стороне большого пня, на котором люди рубили принесенные хворост, дрова и прочее.
Так произошло наше знакомство с китайцами в августе сорок пятого года.
Кайлу
Кайлу — первый китайский город, встретившийся на нашем пути после того, как мы преодолели Большой Хинган. В этом городе мы организовали большой, часов на шесть, привал дивизиона. Нужно было покормить личный состав и коней, привести в порядок транспортные средства, разведать дальнейший путь.
Город, состоявший из одно — и двухэтажных домиков, был сравнительно чистым. Стояла тихая солнечная погода, на открытых верандах хозяева-повара и парикмахеры настоятельно предлагали свои услуги. Они демонстрировали чистоту воды и посуды, своих рук и продуктов, готовые сразу, по знаку посетителя, приступить к готовке еды или бритью.
Японцы покинули город перед самым нашим приходом, и китайцы встречали нас восторженно. Мои артиллеристы тут же воспользовались радушием хозяев и посетили не только магазины и ресторанчики, но успели посмотреть местный диковинный для нас дом терпимости. Однако обслуживать их проститутки отказались, вывесив на дверях каморок, располагавшихся вдоль длинного коридора, красные тряпочки. Скорее всего их смутило большое количество «экскурсантов», а может, и интуитивное предчувствие неплатежеспособности посетителей. Но размалеванных молодых китаянок в ярких разноцветных халатиках наши люди рассмотреть успели.
Более пожилые солдаты прошлись по магазинчикам, в которых ловкие продавцы, жонглируя не то аршинами, не то какими-то другими измерительными инструментами размером в полметра, предлагали свой товар: тонкую, не очень плотную, шириной сантиметров тридцать тускло-бледную, выкрашенную зеленой или синей краской ситцевую ткань.
У меня было много дел по подготовке к дальнейшему движению и возможной встрече с японцами, поэтому сам я город Кайлу и его домики видел лишь мимолетно. Солдаты же успели все рассмотреть и даже попробовать, о чем потом с упоением мне рассказывали. И все же с одним настойчивым китайцем, предлагавшим мне выпить чая, я объяснился по-китайски. Я вспомнил, что в учебнике «Языкознание» китайский язык отнесен к группе аморфных языков, то есть в нем нет склонений. В учебнике был приведен пример: ча-во-бу-хе — чай я нет пить. Когда я сказал это китайцу, он сразу перестал предлагать мне угощение.
Из Кайлу мы двинулись дальше. По пути нам встретился совсем маленький город, обнесенный высокой белой каменной стеной. Орудия дивизиона еще втягивались на бугор к городку, а мы с Коренным на конях уже подъехали к городской стене. Прямо у дороги в стену были встроены громадные ворота, запертые крепкими деревянными створами. Над воротами нависал массивный балкон. Как только мы с Коренным появились вблизи ворот, они с громким скрипом растворились и балкон заполнила местная знать. Располневшие, разодетые в шелка пожилые китайцы расселись на скамейках, а их предводитель, склонив голову, встал перед барьером с сомкнутыми перед грудью ладонями.
