— С каким оружием Вы летали на штурмовку?
— Как обычно, с пистолетами. У меня был «парабеллум» в тяжелой кобуре черной кожи — пехота подарила. А Коля, стрелок, летал с пистолетом ТТ. У нас с собой еще были финки-самоделки с наборными ручками, механики их делали из плексигласа. Летали в меховых куртках, унт не было. В вылет шли без орденов и документов.
— По возвращении из вылета на свой аэродром что делали в первую очередь?
— Я после приземления всегда сразу закуривал, хотя был некурящим и весь свой табак отдавал механикам. Но после штурмовки — курил…
— Кто считался лучшим воздушным стрелком в полку?
— У нас был стрелок Мамонтов, кавалер пяти орденов, сбивший несколько немецких самолетов. Он, несомненно, по праву считался лучшим, и уже после войны получил, кажется, третий орден Славы, стал полным кавалером.
— Как складывался для Вас последний боевой вылет?
— Восьмого мая после обеда полетели бомбить переправы севернее Праги. Вернулись, выпили, пошли отдыхать. Вдруг в два часа ночи стрельба, шум вокруг.
Часовой из БАО кричит нам: «Война закончилась!!! Немцы капитулировали!» Мы бросились обнимать друг друга, целовались, плакали. Вася Андрианов схватил пистолет и, как был, в одних трусах, побежал к начпроду. «Выбил» у него бутыль чистого спирта на 2,5 литра да плюс еще наши запасы. Только в шесть утра мы легли спать. А в 9.00 прибежал рассыльный из штаба: «Первая эскадрилья на получение задания, собраться у штаба полка!» А я на ногах не стою, другие экипажи — то же самое. Меня техники с трудом засунули в кабину, и мы полетели на штурмовку. Вернулись без потерь. А на следующий день полк сел на пражский аэродром с заданием — опередить американскую авиацию. Мы по очереди барражировали над городом, а свободные от полетов гуляли по освобожденной Праге. Прилетели американцы, пытались сесть рядом, а наши командиры им в небо интересный и характерный жест показывают.
— С боевыми товарищами после увольнения из армии Вы поддерживали связь?
— Никогда не терял с ними связи. После войны я учился в Москве в транспортном экономическом институте, а мой комэск дважды Герой Советского Союза Андриянов тогда учился в ВВА. Он жил с женой и маленьким сыном в крохотной комнатке площадью 8 квадратных метров. Я часто бывал у них в гостях, мы были настоящими друзьями. И к своему героическому командиру полка Компанейцу я часто ездил в Краснодар, он относился ко мне, как к родному человеку. А в семидесятые годы проводились уже регулярные встречи однополчан в Москве и в Киеве, там я встретился со всеми остальными боевыми друзьями.
— Какой боевой вылет для Вас самый памятный?
— Двадцать шестого января сорок пятого года. Плохие погодные условия были чрезвычайно неблагоприятными для нас и фактически полностью исключали возможность применения авиации. Но тогда мы получили приказ произвести штурмовку. Пошли всей эскадрильей: Андрианов, Петров, Блинов, другие экипажи. Этот вылет я запомнил до мельчайших подробностей, так как во время взлета у моего самолета лопнуло левое колесо шасси, и штурмовик отклонился от направления движения, и только чудо спасло его от столкновения со стоящими самолетами, и взрыва не произошло. После выполнения задания посадку я производил на одно колесо, и что мне пришлось пережить в эти мгновения — не могу забыть до сих пор. А задание было следующим: произвести бомбардировку войск противника, разгружающихся на ж/д станции. По данным воздушной разведки, на станции скопилось множество железнодорожных составов. Но нам, летчикам, никто не сказал, что на этой железнодорожной станции стояли эшелоны с узниками из лагеря Освенцим. Да и кто из штаба полка мог это тогда знать… Погода в тот день была мерзопакостная, видимость 200–300 метров, весь полет проходил «вслепую», только по приборам, и когда мы пробили облака на высоте свыше 2200 метров, то увидели станцию со стоящими на путях эшелонами и вдали — многие ряды складских помещений — пакгаузов. Мы даже не предполагали, что это лагерные бараки для заключенных Освенцима. Бомбардировка штурмовой авиацией с такой большой высоты малоэффективна, и командование об этом, конечно, знало. Обычно бомбометание проводилось с пикирования, с высоты 600 метров и ниже, приборов-прицелов у нас не было, и только нос самолета и перекрестье на лобовом бронестекле заменяли прицел. Но нам было приказано произвести бомбометание с большой высоты, то есть только посеять панику. Мы выполнили это задание. А на следующий день нашей пехотой был освобожден концлагерь Освенцим, и уцелевшие узники рассказали, что немецкая охрана и прочий фашистский персонал, увидев над лагерем советские «Илы», в панике сели на машины и сбежали, так и не успев уничтожить последних узников лагеря и замести следы своих преступлений. И если это действительно так и было, то для меня этот вылет является самым важным в жизни. Если, даже косвенно, благодаря нашей штурмовке спаслись узники концлагеря, то я могу гордиться этим вылетом до самого своего последнего часа.
Пестеров Евгений Павлович
(интервью Артема Драбкина)
— Я родился в 1922 году в городе Ижевске, на Урале. Мы, мальчишки, были заражены идеей стать летчиками. Когда я окончил 9 классов, многие из нас подали заявление в аэроклуб, но, к сожалению, не все прошли. Не удалось пройти и мне, потому что левый глаз у меня оказался 0,8. Но я не потерял надежды стать авиатором и подал заявление в Московское техническое училище Гражданского воздушного флота, которое в то время находилось в городе Тушино Московской области. Я приехал в Москву в августе 1940 года, сдал вступительные экзамены, прошел медицинскую и мандатные комиссии и был принят в это училище курсантом на отделение электротехники. Пока не начались занятия, я поехал в Парк культуры имени Горького. В то время там находилась парашютная вышка, и я решил прыгнуть. Забрался на парашютную вышку, подошел к краю. Сверху люди кажутся маленькими, страшно. Шагнул, и, когда открылся парашют, стало так приятно! Я видел стоявшую, задрав голову, толпу внизу — там были и мои приятели по сдаче экзаменов в училище. А 1 сентября началась учеба в училище. К февралю 1941 года мы прошли общеобразовательную и специальную программы. В феврале 1941 года училище было преобразовано в военную авиационную школу авиамехаников. На западе уже шла Вторая мировая война, Германия приближалась к границам Советского Союза…
— В чем заключалась реорганизация?
— Реорганизация заключалась в том, что мы, во-первых, был гражданские люди — ГВФ, а стали военными. Значит, приняли присягу. Присягу мы принимали в Красногорском военкомате. Нам дали военную форму, а раньше была гражданская, гэвээфовская. Конечно, строгая дисциплина везде, строгий распорядок. И по территории училища, а тем более вне училища стали ходить только строем.
22 июня 1941 года, в воскресенье, мы, курсанты, собирались в увольнение в Москву, чистили сапоги, одежду, брились. В это время по радио нам объявили, что Германия вероломно нарушила договор о ненападении и напала на Советский Союз. Через несколько минут начался стихийный митинг. На митинге многие из выступающих просились на фронт. Но нам начальник училища генерал-майор авиации Соколов-Соколенок сказал: «Ребята, когда вы будете нужны, тогда мы вас направим на фронт». Начались интенсивные занятия, учеба стала более напряженной.
