Несмотря на хреновую погоду, он проводил на палубе целые дни, возвращаясь в «утробу кита» лишь с наступлением темноты.
Целитель сидел на носу судна, закутавшись в купленный у моряков парусиновый плащ. Издали Ходящий больше всего напоминал нахохлившегося и растрепанного воробья. Вид у него был совершенно несчастный и подавленный. Хоть плачь от жалости.
— Послезавтра нас высадят, — вместо приветствия сказал я. — Можешь плясать.
Он кивнул, показывая, что услышал меня. Затем все же ответил:
— Хорошо бы, чтобы «послезавтра» наступило как можно раньше. В море я чувствую себя неуютно.
— Ты бы поел. Сразу полегчает.
— Какая забота. Ты ли это?
— Утешься. Я забочусь не о тебе, а о себе. Если ослабнешь от голода, у нас появятся лишние проблемы.
Целитель бросил на меня злобный взгляд:
— Нисколько не сомневался, что ты еще та скотина.
Я безразлично пожал плечами, показывая, что не собираюсь оспаривать это утверждение. Он сразу остыл и спросил все еще неприветливо, но уже без злости:
— Что тебе от меня понадобилось?
— Да, в общем-то, ничего. Раз ты решил продолжить голодовку, я удаляюсь.
Он махнул рукой, мол, валяй, не задерживаю. Правда, почти сразу же окликнул:
— Как Лаэн?
— Проснулась.
Ходящий подскочил, словно его укололи пониже спины:
— А сразу сказать не судьба?! Она в порядке? Как голова? А ее Дар?!
— Насчет Дара не знаю, — скорость его вопросов меня смутила. — Сам спроси, если тебе это интересно.
Шен, пытаясь подстроиться под качающуюся палубу, поспешил к каюте. Я последовал за ним, но когда мы вошли, Лаэн уже снова спала.
Мое солнце еще дважды просыпалась и, спустя короткое время, вновь проваливалась в сон. Делать было совершенно нечего, так что большую часть времени я откровенно скучал.
Даж собирался высадить нас на берег ближе к вечеру. А пока мы с Шеном выбрали удобный уголок на палубе и стали резаться в «Блазгов и кочки».
[21]
Целитель оказался отличным игроком и за три партии обжулил меня на несколько солов.
Наша забава отвлекала матросов, и капитан неодобрительно хмурился. Но молчал. Мы заплатили за проезд, и он счел ниже своего достоинства придираться к нам из-за таких мелочей, как фишки. Лишь пару раз рыкнул на команду, чтобы морские волки занялись работой.
Погода в этот день выдалась просто чудесная. Ясное небо, яркое солнце, теплый ветерок, ласковое море и почти никакой качки. Ученик Цейры немного повеселел и перестал смотреть на меня букой.
— Почему вы выбрали для себя такую жизнь? — внезапно спросил Ходящий, расставляя белые, черные и красные фишки на исходные позиции.
— Ты про гильдию? — уточнил я, внимательно наблюдая за его ловкими пальцами. С Шена станется подменить фишки. В игре — он еще тот жук.
— Да.
— Ты что, жрец Мелота, чтобы я перед тобой душу изливал? — довольно неприветливо ответил я.
— Это такой секрет?
— Да нет. Просто мы не выбирали. Жизнь выбрала за нас.
— Ну-у-у, — протянул он, разочарованно сморщившись. — Жалкое оправдание даже для тебя. Не в твоих правилах обвинять во всем судьбу и тяжелую жизнь.
— Правда? — я бросил кубики и отсчитал положенное число ходов. — А что в моих правилах? Ты так хорошо меня успел узнать? Порой человек зависит от обстоятельств, а не обстоятельства — от человека. Так получилось. И точка. Я не склонен ни о чем жалеть. Вот только не подумай, что я жалуюсь или плачусь в твой новенький парусиновый плащ. Он все равно непромокаемый.
— То есть, ты считаешь нормой убийство незнакомого тебе человека за деньги? — Целитель «съел» мою красную фишку на правом фланге и захватил линию.
— А ты считаешь нормой прибить знакомого человека бесплатно? — я выровнял положение с помощью черной.
— Не играй словами.
— А кто играет? Если уж у нас зашел такой благочестивый разговор, то тебе придется понять, что я не вижу разницы между убийством за деньги и убийством по любой другой причине. Убийство остается убийством вне зависимости от того, получил ты за него сорен или нет. Цель не оправдывает средства, малыш. Совершивший такое — однозначно не добрый парень. И его вряд ли ждут Счастливые сады и горячий шаф холодными вечерами.
— То есть, ты признаешь, что это, грех?
— Признаю, — мне удалось отыграть у него еще одну линию. — Просто не люблю чистоплюев.
— Кого это ты назвал чистоплюем? — насторожился он.
— Тебя, конечно, — я продолжил атаку, прорвав его авангард.
— Почему?
— Не строй из себя невинного ягненочка. Гнуса не ты ли пришил?
— Эй! Эй! Я убивал не за деньги!
— Ну, скажи еще, что из благородных побуждений, — рассмеялся я и «сожрал» пару белых фишек на левой части поля. — Я только что сказал, что не вижу разницы, дали тебе за это сорен или нет. Чем ты слушал?
— Между прочим, я спасал твою жизнь.
— Вот как? Давай смотреть правде в глаза, парень. Ты «спасал мою жизнь» всего лишь по двум причинам. Первое, — я загнул палец, — без меня и Лаэн ты бы никогда не нашел дорогу из леса. Второе — мы были нужны Башне. Вот почему Гнус мертв, а я жив. Но никак не из-за широты твоей благородной души. Не обманывай в этом ни меня, ни себя.
— И все равно я считаю, что убивать за деньги человека, который тебе совсем ничего не сделал — мерзко, — не сдался Шен, и подкинул кости.
Я вздохнул:
— Мы возвращаемся к тому, с чего начали. Убивать вообще мерзко. И это, — хочешь, верь, хочешь, не верь — я готов признать в любое время. В моем ремесле нет ничего благородного, высокого, святого, светлого или героического. Тот, кто полагает работу убийцы романтичной, ужасно интересной и втайне мечтает стать таким же, считая это чем-то донельзя привлекательным — полный, непроходимый, бесконечный придурок. Он, скорее всего, ни разу не высовывал носа из собственного дома. Место таким умникам — рядом с теми, кто верит в чистый мир, честные сделки с йе-арре, непорочных чиновников, благородных магов и несчастных, угнетенных людьми Высокородных, воющих о своей свободе под каждым кустом. Пойми, я не прошу считать меня хорошим. Но, если честно, меня несколько злит, что других, убивающих пачками ради призрачной благой цели или глупых идеалов, записывают в герои и святоши. Открою тебе страшную тайну — чаще всего в основе всех их поступков лежат или деньги, или власть. Или то и другое. Мудрецы со светлыми идеалами, мечтами облагородить вселенную и прочими тухлыми бреднями обычно в нашем мире не задерживаются.
