Точно лебедь, величаво, грациозно, она заскользила по спокойной воде. Я оглянулся и увидел позади лишь брызги да бурлящее море. Даже не хочу думать, как Даж с командой будет возвращаться обратно. Какой Бездны он решил высадить нас здесь? Лучше, что ли, не мог найти места?
Капитан поймал мой взгляд и довольно осклабился:
— Надежный уголок. Я иногда использую его… для стоянок.
Ясное дело, отличное логово для тех, кто зарабатывает на жизнь контрабандой. Обнаружить проход в скалах можно только случайно.
Сине-зеленые и черно-алые утесы, нависая над водой, заключали тайное прибежище в кольцо. Я перегнулся через борт, посмотрел в воду и разглядел в глубине большие неподвижные лохматые тени — обросшие водорослями камни. Распугав целую тучу серых мальков, лодка вылетела на мелководье, и Даж отдал команду сушить весла.
На берег я выпрыгнул первым. Камни были влажные, скользкие, покрытые слизью зеленых водорослей. Везде деловито сновали юркие темно-зеленые крабы. Я подал Лаэн руку, помогая выбраться. Шен поскользнулся и едва не загремел в воду.
— Чтоб тебя! — ругнулся он, сделал несколько шагов, туда, где камни казались более сухими, и, видно решив, что в ногах правды нет — сел.
— Я сделал то, о чем вы просили, и теперь разрешите считать, что мы друг другу ничего не должны, — прогудел капитан Даж. — С этой минки вы сами по себе, а мы сами. Вон там, ярдах в сорока, начинается тропа. — Он махнул рукой в сторону черных валунов. — Не скажу, будто она легкая, но человек пройти сможет. Требуется чуть больше нара, чтобы оказаться наверху. Как раз успеете к ночи. Но лучше — заночуйте здесь. Стоянка будет где-то на полпути. Теперь самое главное…
Он отошел к лодке и вернулся с двумя арбалетами, приличным запасом болтов в двух небольших холщовых сумках, парой козьих ног
[24]
и пузатым кожаным мешком.
— Держите. В мешке жратва.
— Спасибо. Здесь поблизости есть возможность раздобыть лошадей?
— Не думаю, — помолчав, ответил Даж. — Места дикие. Равнины Руде велики. Деревни и городки разбросаны далеко друг от друга. Если пойдете вдоль берега, то рано или поздно наткнетесь на рыбацкий поселок. Но вряд ли у этих селедок можно найти коней. Они им без надобности.
— А тракты далеко?
— Тот, что проходит от Альсгары к Гаш-шаку, восточнее. Если пойдете точно на рассвет, то недельки через две неспешной ходьбы, может, на него и наткнетесь. Только с войной он стал не самым приветливым местом. Во всяком случае, таковы слухи. А тот, что ведет к Радужной долине, гораздо ближе. Можно дойти и по побережью, только дольше. Но зато точно не промахнетесь. А вам, вообще, куда надо?
— Еще не знаем, — тут же соврал я.
Даж на это лишь недоверчиво хмыкнул:
— Значит, сами разберетесь, что к чему. Не маленькие. Прощайте. Даст великий спрут, еще свидимся.
Моряки оттолкнули шлюпку от берега и, налегая на весла что есть сил, направили лодку в открытое море. Та, словно брошенное сильной рукой копье, бесцеремонно влетела в брызги, пену и буруны, а затем скрылась за скалами.
Мы остались одни.
Тропа, и вправду, оказалась не слишком приветливой к чужакам. Узкая, петляющая и обрывистая. То тут, то там она была засыпана мелким крошевом упавших сверху камушков. Приходилось внимательно смотреть, куда ставишь ногу, чтобы удержаться на не слишком надежной поверхности. Бухта виднелась ярдах в двадцати внизу. С такой высоты она казалась игрушечной, а моря и вовсе не было слышно.
Я шел первым, помогая Лаэн на самых сложных участках. Шен тяжело сопел позади. Он то и дело останавливался и прижимался к отвесной стене, находящейся по левую руку от нас. Ему, до сих пор не пришедшему в себя после морской поездки, было тяжелее всех. Но, несмотря на это, парень старался не отставать.
— Не боишься высоты? — поинтересовался Целитель, когда мы сделали небольшую передышку.
— Нет.
— Ты что? Выкован из железа?
Я почесал нос:
— Однажды мне пришлось при помощи рук и ног спуститься по стене, которая в шесть раз превышала эту.
— Правда? Это когда же ты так рисковал собственной шеей?
— В последние дни Сандонской войны.
Он не очень-то поверил моим словам. Можно подумать, мне нужна его вера.
Пришлось преодолеть половину пути, прежде чем тропка расширилась, и мы вышли на каменистую площадку, достаточно широкую для того, чтобы на ней безо всякого стеснения могли разместиться несколько человек. Над площадкой из скалы выступал каменный козырек. Его вполне должно хватить, чтобы спрятаться во время дождя.
Место оказалось обжитым — старое кострище было обложено плоскими серыми камнями, под козырьком лежала большая вязанка хвороста и здесь же — охапка сухой травы. Шен хотел сесть на нее, но я бросил:
— Проверь сначала. Здесь должно быть много скорпионов.
— Обжитое местечко, — Лаэн тем временем сбросила с плеч мешок и пристроила арбалет к стене. — Полагаю, друзьями Дажа.
— Скорее всего, — согласился я. — Надеюсь, контрабандисты не будут сильно против, если мы разожжем костер из их запасов.
Когда пламя разгорелось, небо все еще оставалось светлым, но в кольце скал уже обосновался густой сумрак.
Подошел Шен. Сел рядом, подсунув под задницу сумку, и недовольно сказал:
— Нет там никаких скорпионов.
Я с сочувствием цокнул языком и развязал мешок. Там оказалась большая голова овечьего сыра, три луковицы, завернутый в чистую тряпицу и еще не успевший зачерстветь подсоленный хлеб, приличная порция ветчины, сухарей без счету, четыре вяленые до последнего издыхания рыбины и — что самое удивительное — пузатая, сделанная из дыни баклажка с ароматной виноградной реской.
— Что это на капитана нашло? — удивился я. — Может, он нас отравить решил?
— Зачем? — Шен воспринял мою иронию всерьез.
— Наверное, чтобы мы умерли. Зачем же еще травят?
— Дай сюда, — он протянул руку, и я отдал ему сосуд.
Ходящий понюхал напиток, затем осторожно попробовал:
— Нет здесь никакого яда.
— Яда нет. Скорпионов нет. День сплошных разочарований, а, Шэн? — хохотнул я.
— Да пошел ты! — огрызнулся тот.
Я, все еще ухмыляясь, заткнул бутылку пробкой.
— Не расстраивайся. Уж чего, а отравы в жизни тебе еще за глаза хватит. Хоть залейся.
Он зыркнул на меня исподлобья, решил, что спора я не достоин, и занялся едой. Я протянул Ласке хлеб и сыр, но она отрицательно покачала головой, показывая, что не голодна.
