Я приказал радисту-пулеметчику снимать лобовой пулемет. А мы с заряжающим стали стрелять по немцам из автоматов. Фрицы ведь увидели, что наш танк потерял боеспособность, к нам бежали… Наши очереди заставили их немного отступить. И тут по нашему танку снова как ударило. В ушах зазвенело, думали, что конец, но пришли в себя. Видим, по левому борту сварка разошлась, щель шириной больше ладони. Хорошо, наш радист Орлов уже снял пулемет. Я приказал ему выпрыгивать из танка и прижать наступающих немцев к земле пулеметным огнем. А сам с заряжающим давал очереди из автоматов по приближающимся фрицам.
Выбираться из танка мы решили все через верхний люк от заряжающего. Наш танк стоял так, что нижний люк упирался в кочку, и выбраться через него было невозможно. Оставался единственный шанс — спрыгнуть через люк на моторное отделение и быстро скатиться с него на землю, а потом укрыться за погребом. Однако Орлов замешкался, вылезая из люка. Его изрешетили пулями, и он упал обратно в танк прямо на руки заряжающего Диамидова. Тот уложил его рядом с Удодом, взял его пулемет и рывком выбросился на моторное отделение. Ему повезло. Он скатился за погреб и открыл огонь из пулемета по немецким автоматчикам, которые были уже рядом с нашим танком. Я быстро забрал документы и оружие убитых товарищей и также выскочил из танка.
Мы лежали рядом с заряжающим и непрерывно стреляли. Но долго так продолжаться не могло. По счастью, тут подтянулись и наши автоматчики. Без них нам, наверное, пришел бы конец.
Совместным огнем мы заставили немцев отойти от дома. Наш разбитый танк остался как бы в нейтральной полосе. Я видел, что через жалюзи и открытые люки уже пробивался черный дым. Но еще можно было спасти его корпус и ходовую часть, если отбуксировать танк в безопасное место. Я послал заряжающего на КП батальона за тягачом. А сам в это время стал выполнять роль командира автоматчиков и вместе с ними удерживал занятый рубеж.
Через некоторое время Диамидов возвратился на танке с разорванным стволом пушки. Этот танк подошел вплотную к нашей «тридцатьчетверке». Они через свой люк зацепили ее тросами и задним ходом стали медленно отходить за укрытие. Отойдя за наш рубеж, Диамидов вместе с несколькими автоматчиками вытащили через люк тела Удода и Орлова и отнесли их в безопасное место. А танк в конечном итоге спасти не удалось. Вскоре из его жалюзи показались языки пламени. Тогда его оттащили немного в сторону. И он сгорел на наших глазах. Это было тяжело, все-таки мы воспринимали танк как свой дом. Только гибель товарищей далась еще тяжелее. Сейчас я даже не вспоминаю о моих товарищах, а они вечно у меня стоят перед глазами, те молодые ребята, которые так и не стали стариками. А на поле боя мы не то что о друзьях, мы о своей жизни не думали, только о том, как уничтожить больше вражеских сил. Это на самом деле так. И многие ветераны вам скажут то же самое. Наверное, именно в нашем поколении надо было родиться, чтобы это полностью понять.
Бой продолжался. Я с заряжающим получил приказ командира батальона прибыть на КП. Там комбат поручил нам привести в боевую готовность одну из захваченных самоходок, чтобы с помощью нее отражать атаки вражеской пехоты. Но это не удалось сделать. Самоходка оказалась без горючего, а из ее пушки был вытащен клин затвора, который не удалось нигде найти. Несолоно хлебавши мы возвратились на КП. Тогда комбат приказал мне явиться в распоряжение начальника штаба бригады майора Макшакова. Тот возложил на меня обязанности офицера связи и приказал уточнить место нахождения трех танков, участвующих в атаке. А также выяснить обстановку в районе их действий.
Сначала я решил двинуться по маршруту танка, который наступал слева от меня. Когда достиг садов и вышел к домам, автоматчики показали на горящий танк. Пока они объясняли мне, что да как, справа из-за домов показалась кучка солдат. Они вели под руки обгоревших командира танка и радиста. Я вернулся с ними на КП бригады, доложил начальнику штаба обстановку и пошел к дежурному по штабу, чтобы узнать хоть что-то о танках, наступавших справа. Но он сказал только, что последнее сообщение от них было, когда они вышли на окраину села. Ребята докладывали, что встретили сильное сопротивление, а больше связи с ними не было. Радист танка комбрига также не сообщил мне ничего нового: у него тоже внезапно порвалась связь с ними. Однако тут на КП появился радист-пулеметчик одного из этих танков и рассказал, что машины подожжены. В живых остались только он и механик-водитель его танка, раненный в живот. Но тот не мог идти с таким ранением, и радист-пулеметчик спрятал его в подвале одного из домов. (Потом ночью его удалось забрать оттуда и принести на КП. Он оставался жив, его отправили в Красилов в медсанбат.)
Вот и считайте, продвинулись мы в глубь второй половины села всего на полторы-две сотни метров, а потеряли несколько танков…
У нас сложилась очень сложная ситуация. 1-й танковый батальон вел бой в селе Баглайки, а мы ведь рассчитывали, что его перебросят к нам в Западинцы. А тут еще такие потери техники. Положение надо было как-то спасать. Наши командиры бросили на восстановление танков все ремонтные силы — заместителей командиров рот по технической части, танковых техников, ремонтников, механиков-водителей. Запасных частей к танкам не было, а из-за распутицы получить новые было нельзя. Поэтому занимались теми танками, где не нужно было ничего особо заменять. В результате к ночи они вернули в строй два танка. Комбриг поставил их в оборону на участке, где сгорел мой танк.
Ночью у нас то и дело возникали короткие перестрелки с немцами. Они постреливали из пулеметов, автоматов, их осветительные ракеты постоянно освещали наш передний край. Видимо, боялись фрицы, что мы по темноте пойдем в атаку. А у нас даже техники для этого толком не было. Надеялись, что 1-й батальон к ночи закончит бой за Баглайки и подойдет к нам на подмогу. Не тут-то было! Фрицы там тоже упорные попались и не спешили сдавать село.
Однако к утру у нас наступило затишье. Мы надеялись, что немцы все-таки оставили вторую половину Западинцев. Но едва наши танки чуть выдвинулись из-за своих укрытий, несколько снарядов ударилось в землю возле их бортов. Причем одна из болванок отрикошетила от земли и уже на излете угодила в начальника штаба батальона старшего лейтенанта Петра Ивановича Осипова. Его пришлось эвакуировать в медсанбат, но он остался жив. А вот комбата своего мы через несколько часов потеряли.
Во второй половине дня на КП прибежал его ординарец и рассказал, что они с комбатом ходили в разведку. Пробрались к домам, занятым немцами, а когда попытались перебежать от одного дома к другому, раздалась автоматная очередь. Красильников упал. Ординарец перевязал ему рану и оттащил к нашим автоматчикам. А на КП прибежал за носилками, чтобы доставить комбата сюда. Командир бригады крепко выругался, услышав о такой «самодеятельности» комбата, но носилки за ним сразу отправил и врача вызвал. Когда врач раздел Красильникова, оказалось, что пуля вошла в него чуть выше пупка и осталась в животе. Спасти комбата могла только операция. Но операцию могли сделать лишь в медсанбате. Но его туда доставить не успели. Когда за Красильниковым пришел танк, вышел врач и сказал, что комбат скончался.
В командование батальоном вступил его заместитель — капитан Алексей Рябых. А погоревать о Красильникове мы не успели. На КП прибежал связной от автоматчиков, которые прикрывали северо-западную окраину села. Оказалось, что на их участке наступает до роты немецкой пехоты. Ее продвижение поддерживается минометным огнем.
