В результате после Нового года мы уже были в военной форме, а в мае 1938-го уже участвовали в параде. Это тоже было впервые, что несовершеннолетние школьники участвуют в параде, до этого такого не было. Суворовцы уже потом появились.
Лето мы проводили в настоящих военных артиллерийских лагерях. Даже винтовки у нас были, без патронов, конечно. Занятия с нами проводили по артиллерийским орудиям, их наводке и по строевой подготовке. Я проучился еще и 9-й класс в артиллерийской школе. Потом я и два моих друга решили уйти, потому что хотели в авиацию. Тимур Фрунзе тоже хотел в авиацию, но остался в спецшколе. Он же был воспитанником Ворошилова, который был его опекуном, и Тимур не хотел его огорчать.
Так что в 10-м классе я учился в обычной школе. Когда закончил, мы вдвоем с Тимуром подали заявления и пошли в управление кадров ВВС. Нас принял начальник управления военных учебных заведений и определил в Качинскую летную школу. Она тогда называлась Качинская Краснознаменная военная авиационная школа пилотов имени Мясникова. Проходили мы медицинскую комиссию. Насколько я помню, мандатной комиссии не было. И все. 18 августа приехали в Качу, городок на берегу Черного моря недалеко от Севастополя, и попали в истребительную школу, самую первую в России офицерскую летную школу, которая была основана в 1910 году. Первый полет инструктором на У-2 я совершил 5 сентября 1940 года, а уже 25 октября вылетел с «Иваном Ивановичем» — мешком с песком — то есть самостоятельно.
Зимой, пройдя программу У-2, стали летать на более сложном и скоростном УТ-2, но больше занимались теоретической подготовкой, поскольку погода была нелетная. Затем весной перешли на самолет УТИ-4, это учебно-тренировочный истребитель, двухместный вариант истребителя И-16. Нас отправили в лагерь в 18 км от Качи на берегу моря у устья речки Альма. Жили мы в палатках и много летали. Уже в начале мая мы были готовы к самостоятельному вылету. Буквально за 7 — 10 дней до начала войны мы переехали из лагерей непосредственно в городок Качу, поскольку нас перевели в другую эскадрилью. Там мы и узнали, что началась война.
Как получилось? Воскресной ночью 22 июня нас вдруг подняли по тревоге, мы и не знали, что началась война, даже удивлялись, кому вздумалось в воскресенье учебную тревогу устраивать. Полагалось за 2 минуты одеться и выбежать с винтовкой из казармы. И вот все построились во дворе, думали, что сейчас скажут, мол, давайте, идите досыпать. Время-то было — полпятого утра. Однако нам дали команду: бегом на рубеж! Удивительно было. И, значит, на окраину города мы побежали. Это недалеко было, городок ведь небольшой. Там нас положили всех попарно. Мы лежали метрах в 50 друг от друга цепью. Оказывается, боялись, что будет десант, и на всякий случай положили нас караулить. А мы ничего этого не знали и спокойно заснули. Часов в 8 приехал грузовик, привез патроны к нашим винтовкам. Тогда только нам сказали, что началась война. Мы там лежали довольно долго, а когда вернулись в город, в 12 часов я слушал речь Молотова из репродуктора перед казармой, на улице. Сразу нас переселили на полевой аэродром, там мы уже не в казармах ночевали, а под крыльями самолетов. В первую ночь мы не видели бомбежки Севастополя, а уже на следующую ночь видели, как бомбят, как прожектора ловят самолеты. А уходили обратно они над нами. Конечно, все были абсолютно уверены, что скоро наша победа, и мы волновались, что война вот-вот закончится, а мы не успеем на фронт. До этого нас довольно долго мурыжили, не давая самостоятельно вылететь на истребителе, но как только война началась, 23 июня мы уже вылетели самостоятельно на И-16.
Вообще летчики в ту пору говорили, что тот, кто хорошо летает на И-16, может летать на всех остальных самолетах. И я тоже так говорю. И-16 очень строг был в пилотировании. Ручка управления двигалась практически без усилий. Движения были очень короткоходовые. Кроме того, И-16 очень легко сваливался в штопор. На многих самолетах перед сваливанием в штопор возникала тряска, и можно успеть остановить сваливание. А у И-16 возникновение тряски совпадало с вхождением в штопор. Правда, и выходить на нем из штопора было легко. Поэтому на нем насучили штопору, чтобы мы уже знали, что делать в таком случае. А вообще, на И-16 в строевых частях многие разбивались именно из-за сваливания в штопор на малой высоте.
Машина эта требовала тонкого, точного пилотирования. И на посадке очень сложный был самолет. Если ты на посадке выровнял и трехточечное положение создал на высоте больше, чем сантиметров 15 — 20, он падал на крыло. Мало того, на нем очень трудно было выдержать направление, когда он уже бежал после приземления при посадке. Если, буквально чуть-чуть, нос самолета двинется по горизонту, тут же надо было ногой парировать. А если чуть упустил, он развернется волчком, а когда на большой скорости, то и перевернется. Такие развороты случались часто, у меня, правда, не было.
Вскоре, примерно через две недели после начала войны, началась эвакуация, и школа наша переместилась за Саратов, в Красный Кут. Добирались туда мы пять суток в товарных вагонах. Под конец нас практически не кормили. Но это все детали. В Красном Куте тоже условия не сахар оказались. Правда, там казарма была, но уже с двухэтажными нарами, в Каче было поудобнее. Тем не менее в августе мы уже окончили летную школу. У меня суммарный налет на всех типах самолетов был 85 часов.
3 сентября был подписан приказ. Получается, год ровно мы отучились. Причем тогда это еще не считалось сокращенной программой. Так в то время учили. А вот в июле приехал мой брат, который ушел после 9-го класса, хотя мог учиться еще год. Он добровольцем приехал к нам. Мы полтора месяца были вместе. И он окончил по сокращенной программе школу, обучался всего 6 месяцев.
Поехали мы в Москву получать назначение. Группа наша была из семи человек. Она считалась особой группой, потому что в ней был Тимур Фрунзе (сын известного полководца гражданской войны), Володя Ярославский (сын старого большевика Ярославского), Юра Темкин (у него отец был ответственным лицом в правительстве), Рюрик Павлов (сын генерала), Олег Баранцевич (приемный сын генерала Болдина) и Володя Сабуров (его отец работал в Совете Министров). Мы считались особой группой, правда, ничем, кроме отпуска, который нам дали на Новый 1941-й, год, не выделялись. Жили в казарме, как и все курсанты, в общем зале, ходили во все наряды, мыли туалет, никаких привилегий у нас не было.
И вот как получилось, что в Москве мы разделились. Мы втроем с Тимуром Фрунзе и Володей Ярославским попали в 16-й истребительный полк в Люберцах под Москвой. Только там успели появиться, как Василий Сталин, опекавший нас все время, стал нас учить летать на новом самолете Як-1. Вообще в том полку были И-16 и МиГ-3, «яков» не было, поэтому он нас забрал из полка в Москву. Впервые я увидел этот самолет еще раньше, в августе 1941-го. Тогда мы заканчивали летную школу, и к нам на нем прилетел Василий Сталин
[15]
, бывший инспектором военно-воздушных сил (начальником инспекции Василий тогда еще не был). Мы на эти самолеты смотрели, как на чудо техники. Влезли, конечно, в кабину. Сразу бросилось в глаза, что кабина намного культурнее по сравнению с И-16. Приборы аккуратнее. Потом оказалось, что и летать на Як-1 проще и приятнее, чем на И-16. Были у «яка» и свои недостатки. Тем не менее во время войны истребители «яки» были хорошими самолетами. Они были особенно приятны в пилотировании. Да и на посадке самолет был простой, не разворачивался, садился хорошо.
