Поняв это, полковник даже несколько смутился, но его соседка, явно ничего не заметив, запросто обратилась к сидевшему во главе стола помощнику капитана:
— Скажите, а циклон, это очень опасно?
— Ну что вы… — Помощник тут же улыбнулся даме. — Сейчас мы огибаем циклон и, возможно, только слегка зацепим его крыло, не более. Так что, смею вас уверить, нам ничего не угрожает…
Услышав его слова, Иртеньев понял, что пассажиров взволновала надвигающаяся буря и, по странному контрасту, вдруг ощутил удивительное спокойствие…
* * *
В следующий раз Иртеньев увидел свою соседку по табльдоту только на второй день. По какой-то причине она не выходила к столу и, неожиданно заметив её на прогулочной палубе, полковник вдруг ощутил в груди некий холодок.
В том же самом светло-сером платье из крепа, длинном плаще и фетровой шляпе, женщина не спеша прохаживалась вдоль борта, явно избегая скопления уже выставленных на палубу длинных камышовых кресел, с которых другие пассажиры, укрывшись пледами, созерцали океан.
За истекшие сутки «Кайзер» значительно спустился к югу, циклон остался далеко позади, погода сменилась, и теперь небо было лишь облачным, а по всей серо-зелёной, неприветливой поверхности океана до самого горизонта катились не слишком крупные, пенистые волны.
Секундой спустя Иртеньев понял, что ноги сами собой несут его навстречу женщине. Остановившись за полшага и поймав её благосклонную улыбку, полковник, пользуясь правом полузнакомства, сказал:
— Добрый день, мисс… — и сделав короткую паузу, спросил: — Или миссис?
Женщина как-то непривычно подала руку и ответила:
— Мисс Ревекка Фишбер.
Полковник церемонно поцеловал протянутую кисть почти у запястья и представился:
— Томбер… С вашего позволения, мисс. Мистер Джек Томбер.
Ревекка весьма внимательно посмотрела на Иртеньева и поинтересовалась:
— Вы что, американец?.. Или европеец?
— Затрудняюсь ответить, — Иртеньев широко улыбнулся. — Я вырос в Русской Польше, немного пошатался по свету, потом стал американцем, а сейчас, если можно так считать, вообще почти что негр.
— О, даже так!.. — Ревекка удивлённо подняла брови. — Это как же понимать?
— Очень просто. У меня доходная плантация в Африке, так что теперь мои основные заботы там.
— Вон оно что… — с какой-то странной интонацией протянула женщина и внезапно спросила: — А в Америку вы зачем едете? У вас там кто-то есть?
— Никого, — абсолютно искренне ответил Иртеньев и добавил: — Еду просто так, из интереса…
— Решили, значит, отдохнуть?
— Вроде того, — с улыбкой подтвердил полковник.
— Понимаю… — всё с той же странной интонацией сказала Ревекка и, отвернувшись, стала смотреть на океан.
Иртеньев молча стоял рядом. Подсознательно он понял, что чем-то заинтересовал женщину и вдруг с благодарностью вспомнил владельца серебряной серьги. Да, содержатель бордингхауза чрезвычайно удачно подобрал ему документы, легко ложившиеся на его собственную биографию, и теперь он отвечал, не опасаясь, что женщина интуитивно поймает его на внутренней лжи.
Какое-то время Ревекка молча следила за горизонтом и только потом сказала:
— Хорошо, что мы обошли циклон, я так боюсь бури…
— Да, вроде обошлось, — поддакнул полковник, и тут женщина просто ошарашила его заявлением:
— Теперь надо бояться только русской эскадры.
— Что? — Иртеньев просто потерял дар речи.
Заметив его реакцию, Ревекка безапелляционно подтвердила:
— Да, да, да! Это только русские варвары могли так безжалостно расстрелять ни в чём не повинных людей. Одно рыбацкое судно погибло, и с ним восемнадцать человек!
Не зная, что и сказать, Иртеньев пробормотал:
— Ну, знаете, это всё-таки война, всякое бывает…
— А вы что, и на войне были? — встрепенулась Ревекка.
— Да вроде того, — Иртеньев пожал плечами.
— И по людям стреляли? — карие глаза Ревекки так и впились в полковника. — Из ружья?
— Почему же из ружья? — Иртеньев уловил изменение настроения женщины и усмехнулся. — Из митральезы.
— Из чего?.. — брови Ревекки поднялись кверху. — Это что, кажется что-то вроде пулемёта?
— Совершенно верно, — полковник кивнул, внимательно посмотрел на женщину и только потом вполне профессионально пояснил: — Только у пулемёта затвор сам ходит, а в митральезе ручку крутить надо.
— И где ж это с вами было? — в глазах Ревекки засветился неподдельный интерес.
— В Африке, — коротко ответил полковник, никак не намереваясь освещать эту тему, но тут уж Ревекка, неожиданно подхватив его под руку, увлекла за собой и попросила:
— Мистер Томбер, расскажите мне об Африке, я ведь так любопытна…
Сам, того не заметив, полковник подчинился очарованию женщины и, идя рядом с ней по палубе, увлечённо начал рассказывать сначала об Африке, а потом и обо всём том, с чем сталкивался в своей богатой событиями жизни. Увлекшись, он говорил до тех пор, пока давно ожидаемый гонг не позвал всех пассажиров первого класса на обед.
Ненадолго расставшись с полковником, Ревекка вышла к столу в роскошном шёлковом платье, чем-то напоминавшим греческую тунику. Сопровождаемая восхищёнными взглядами, она проследовала вдоль уже занятого табльдота и непринуждённо села рядом с Иртеньевым.
Полковник ясно слышал шуршание шёлка, как-то на втором плане видел суетившихся вокруг стола стюардов, совершенно машинально останавливал взгляд на замершем в почтительном поклоне величественном метрдотеле, но при всём том его существо целиком было поглощено Ревеккой. А когда, по окончании затянувшегося обеда, большинство дружно направилось в танцевальный зал, полковник, оказавшись там вместе со всеми, ощущал только руку женщины, доверчиво опиравшуюся на его локоть.
Салон, куда они вошли, больше подходил не кораблю, а богатому поместью. Понимая, что сейчас будут танцевать и, уловив, что встретившая их музыка чем-то напоминала польку, Иртеньев наклонился к Ревекке.
— Что тут играют?
— Тустеп. Два шага. — Ревекка высвободила руку из-под локтя полковника и, мягко положив её ему на плечо, сказала. — Не бойтесь, это очень просто…
Тустеп и впрямь оказался незамысловатым, но весьма занимательным. Впрочем, сейчас полковнику это было совершенно безразлично, и, весь захваченный совсем иными чувствами, он послушно следовал за своей партнёршей…
Конца танцев, тянувшихся далеко заполночь, они ждать не стали. В одном из промежутков, когда облачённый в белые смокинги оркестр, сидевший на подиуме, смолк, они, не сговариваясь, стали пробираться к выходу.
