Советская авиация полновластно царила в небе. Самолеты со звездами, пронзая пепельный воздух, с ревом ныряли на нас, громили стены, двери, перекрытия. Наш КП постоянно решетили пули.
25 апреля все крыло здания вспыхнуло, затем вспыхнул центр поселка Брюссов. Ревел домашний скот. На земле корчились женщины, пробитые зажигательными пулями, с пожелтевшими руками и ногтями как шпоры петухов. Каждые четверть часа пальба возобновлялась.
В пять часов вечера прибыла мотоэстафета: армейский корпус отказывался от дальнейшего использования оборонительного рубежа под Брюссовом, далеко обойденного противником по обоим флангам. Мы должны были отступить на новые рубежи на северо-западе от города Пренцлау.
Я сразу же приказал своим людям трогаться в путь. Но жизнь была невыносимой. Последним авианалетом пробило три колеса моей машины, я на скорую руку отремонтировал ее. Вокруг меня во все стороны с диким визгом носились свиньи, вылетевшие из горящего свинарника.
Русские сновали повсюду, как полевые мыши. Открылись хляби небесные. Удастся ли нам избежать гибели в потопе?
На Любек
Пренцлау был старый город с кирпичными церквями, похожими на замки, но с кружевными и освещенными узкими арками. Когда мы проходили через него 25 апреля 1945 года, там тоже только что началась настоящая агония. В течение многих дней советская авиация бомбила улицы. Рухнувшие дома затрудняли продвижение. Обезумевшими стадами уходили гражданские люди — беженцы.
Три тысячи офицеров бельгийской армии только что вышли из оккупационного лагеря в Пренцлау, куда они были интернированы после капитуляции 28 мая 1940 года. По дороге они пыхтели и обливались потом. Пунцовые генералы с фуражками набекрень вытирали пот, сидя на насыпи или, похожие на раскрасневшихся сиделок, как няни, толкали впереди себя детские коляски, куда они сложили свое барахло. С их стороны нельзя было ожидать особенной спортивности, физической подготовки. Русские бы быстро догнали их.
Мы должны были занять позиции в нескольких километрах к северо-западу от Пренцлау. Я оборудовал свой КП в замке Хольцендорф, кишевшем стадами стонущих беженцев. Большинство из них были эвакуированы из Рейнской области на восток. Теперь большевики теснили их к западу, откуда они пришли!
Столько переживаний вконец измотали их. Многие женщины со страхом озирались вокруг. Одна из них тревожно тащила за собой трех блондинистых детишек, прицепившихся к ее юбке. Она ждала четвертого ребенка и в этой неслыханной толчее несла впереди себя торчком огромный живот. Вечером она, обезумев, легла на спину, рыдала, икала и отказывалась от любой помощи.
На рассвете советские самолеты прогнали ее, растерянную, смятенную, в поток обезумевших от ужаса людей, бесконечно разливавшийся к северу и к западу.
С этого времени фламандские и валлонские волонтеры смешались в завершающих боях. На следующий день я попытался добраться до немецкого штаба, к которому тактически мы были приписаны, как одни, так и другие. Я нашел его далеко на западе, в ветхом кирпичном замке, спрятанном в лесу.
Как и следовало ожидать, приказ был один: держаться! Это было все, что я узнал нового. Я вернулся на мой КП в Хольцендорфе через огненный Пренцлау. В золоченый мрак неба поднимались столбы дыма, огромные светло-серые столбы.
В девять часов вечера шум боя на юго-востоке стал особенно сильным. Наши стекла дрожали. Советские танки лаяли на подступах к Пренцлау. Город едва мог оказать какое-то сопротивление. Он выдержал не более часа.
Утром наши наблюдатели доложили мне, что вражеские танки были очень далеко на юго-западе, за много километров от нашего рубежа. Мне обещали автобус с радиоприемником и передатчиком, но его не было. Я ничего не знал о решениях Верховного командования. В конце концов в одиннадцать часов утра один немецкий мотоциклист передал мне приказ отступать, датированный предыдущим днем, двадцатью ноль-ноль часами! Эстафета прошла через боевые порядки русских и пропала. Теперь она прибыла с пятнадцатичасовым опозданием! Нас просто-напросто обошли ночью. Теперь было непросто выбраться из этого осиного гнезда.
Наши ребята лишний раз проявили героизм, сражаясь с восхода солнца. Чтобы освободиться от противника, они совершали отчаянные контратаки.
Один из наших молодых офицеров в одиночку бросился с автоматом в дом, превращенный Советами в бункер. Он устроил там кровавый переполох и полностью потерял одну руку.
Красные вместо того, чтобы всей силой обрушиться на это сопротивление, отвернули в сторону и прошли глубоко по флангам, открытым как небо.
Отход на запад больше не был возможен: русские были в десяти километрах на западе от Пренцлау. Мы пошли в северном направлении, казавшемся наиболее безопасным. Города уже оборудовали противотанковые укрепления. Тем хуже для тех несчастных, кто, как и мы, сражался в арьергарде. Нам пришлось с трудом преодолевать эти препятствия, заграждения, а также тянуть через них связь посреди воющих танков противника, преследовавших нас.
* * *
Немецкое командование, которому мы были тактически подчинены в эти дни, в приказе об отступлении указало мне, что оно перенесло свой КП на край леса в десяти километрах к западу от Пренцлау. Я прибыл туда в три часа дня после бесконечных плутаний и приключений.
Естественно, в указанном месте никого больше не было, кроме советских танков, двигавшихся по краю леса! Проколесив по пашне и откосам, мотор моей машины готов был взорваться от перегрева. Вот уже неделю мы больше не получали ни капли бензина. Я передвигался только за счет того, что опустошал свой запас яблочного спирта, собранного в округе, и заливал это крайне бедное топливо, от которого задыхался мотор.
Замаскировавшись в кустах, мы были вынуждены подождать с четверть часа, пока я ремонтировал ремень маховика вентилятора, а мотор охлаждался.
Русские танки стремительно приближались. Малыми проселочными дорогами мы смогли добраться до развилки под Скарпином. Там пятьсот французских волонтеров с красивыми сине-бело-красными шевронами находились на позициях в очень боевом настроении, хотя им предстояло выступить с винтовками против волны танков СССР.
Штаб, который я искал, должен был быть поблизости. Ночью с большим трудом я добрался до него. Там меня ждали новые приказы об отступлении! На этот раз нам следовало одним броском преодолеть пятьдесят километров до северной части линии Нойштрелиц — Нойбранденбург.
Я знал, что мои люди измучены. Но надо было собрать все силы:
— Север! Север! Север! Избежать Советов!
Моим офицерам связи не надо было повторять дважды.
Горстки беженцев-женщин прицепились к нам. Что делать? Ничего больше не мешало им попасть в руки большевиков. Их ребятишки валились с ног от усталости. Они умирали от голода и жажды. Молодые мамы, такие красивые в своем отчаянии, знали, что их ждет…
* * *
Это было 28 апреля 1945 года. На дорогах царил настоящий огромный балаган. Тысячи политических узников в своих белых с синими полосками робах вкраплялись в толчею грузовиков, повозок, сотен тысяч женщин и детей, колонн солдат самых разных родов войск.
