Это был Осло.
Было десять часов утра. Нам ответил звук сирены. Мы пришвартовались рядом с двумя красивыми «карманными» подводными лодками, размерами чуть более гоночной яхты, желто-зеленого цвета, как сухие листья табака.
Город Осло инкрустирован в глубине самых сияющих бухт Европы. Он еще дремлет.
Воскресенье. Проезжают редкие трамваи. Мы позвонили по телефону. За нами пришла машина и увезла нас в горы, что идут вдоль фьорда Осло на юго-запад. Погода была чудесная.
Тысячи девушек с прекрасными телами, завернутые в легкие пижамы ласковых цветов, крутили педали велосипедов вдоль дороги, среди скал и черных елей.
Все эти лесные нимфы направлялись к травянистым склонам. Вода сверкала темно-синим отливом, бурлила вокруг огромных камней, отдыхала в спокойных блестящих бухтах. Два раза мы спрашивали дорогу. Путницы, рассматривая нас, говорили «нет» кивком головы. Несмотря на солнце, блеск весны, кокетливые красные и синие шорты и светлые шевелюры волос, война и ее враждебность были на первом месте…
Мы прибыли на вершину одной горы в замок наследного принца Олафа, где я должен был встретиться с немецким гауляйтером Норвегии, доктором Тербовеном. Тот сразу же меня принял, с замкнутым, ничего не выражавшим лицом и маленькими моргающими глазками, как у Гиммлера.
Я объяснил ему свой план. Я хотел бы немедленно отправиться на Северный фронт Норвегии. Пока будет длиться война с большевиками, мы хотели отметить в боях участие нашего легиона. Другие валлонцы без промедления примкнут к нам.
Доктор Тербовен должно быть получил очень обескураживающие новости. Он качал головой. Он сказал мне о Швеции и Японии. Я подумал о Нарвике и о северном мысе.
Он приказал принести старого французского коньяка и предложил мне приличные сэндвичи. С террасы замка открывался вид на залив — огромную незабываемую симфонию темно-голубых, белых, коричневых и зеленых тонов. Почему же ярость терзает сердца людей, когда земля так прекрасна?
Доктор Тербовен забронировал мне квартиру в Осло. Он будет держать меня в курсе событий. Я опять спустился в сияющую долину. Страна была чудесной, но я больше не представлял, как я отсюда выберусь.
Я принял ванну, установил радиоприемник в комнате: союзники напирали. Я был усталый и проспал всю ночь.
На следующий день, когда я проснулся, — это было 7 мая 1945 года, я услышал крики солдат по Радио-Лондон. Они уже били в барабаны — капитуляция рейха была решенным делом, вопросом нескольких часов, может быть, нескольких минут!
Премьер-министр Квислинг, которого я еще не знал, пригласил меня к себе в Королевский дворец. Я пошел туда к одиннадцати часам тридцати минутам, побродив по улицам города. Дворец впечатлял. На почетной лестнице из белого мрамора лежали два больших ковра. Королевская мебель также была великолепна. Перед дворцом на огромном жеребце зеленой бронзы восседал классический монарх.
Квислинг, казалось, был подавлен. С полчаса мы поговорили о том о сем. Тербовен попросил меня успокоить его. Это снимало большинство вопросов.
Создавалось впечатление, что что-то грызло его изнутри. Лицо было распухшим, глаза бегали, пальцы барабанили по столу. Человек чувствовал себя пропавшим.
Я был его последним посетителем. Во второй половине дня он отправился на шведскую границу, откуда был отправлен обратно, ночью вернулся в Осло, не зная больше, в какой фьорд броситься.
* * *
Бургундское в стекле не было испорчено событиями. Я выпил его за обедом целую восхитительную бутылку, но радио помешало мне насладиться им в полной мере: в два часа дня оно сообщило заявление нового министра иностранных дел рейха.
В подобных обстоятельствах я отгадал каждый абзац речи этого господина, не услышав ни одного слова!
Капитуляция войск вне рейха была полной: в Богемии, в Литве, на Крите, во французских портах Атлантики. Триста тысяч солдат в Норвегии сдавались, как все другие.
Почему Германия должна еще бороться, жертвовать немецкие жизни, когда последние метры ее земли были завоеваны противником от Шлезвига до Судетской области?
С войсками рейха в Скандинавии обойдутся корректно. Их обещали репатриировать и освободить. Немецкие части на Крите тоже получали воинские почести: они вернутся в свои земли с оружием на английских кораблях.
Но для нас, последних иностранных добровольцев, все выглядело как катастрофа, как бездна.
Весь день я просидел у окна. Зачем грустить? Я сделал все что мог. Я держался до конца, упорно, не теряя присутствия духа. Теперь же не было больше средств подняться: Северный полюс тоже капитулировал.
На улицах собиралась толпа, еще более внушительная, чем в Копенгагене. Девушки размахивали флагами. Немецкие солдаты еще свободно передвигались, никто из норвежцев их не задевал. Стычки, смертные приговоры и самоубийства начнутся только с приходом партизан, которые спустятся с окрестных гор на следующий день.
Я ждал новостей от доктора Тербовена. В шесть часов вечера он вызвал меня во дворец князя Олафа.
* * *
Я снова повторил чудесную прогулку вдоль фьорда, вновь увидел ослепительную панораму города.
Доктор Тербовен принял меня вместе со своим другом генералом Редисом. Они были совершенно спокойны, и тем не менее на следующий день утром их найдут обоих мертвыми с револьверами в заледеневших руках, не пожелавших, ни тот, ни другой, передавать Норвегию победителям.
Мы еще раз взглянули на потрясающий пейзаж. Метрдотель в смокинге подал нам напитки так, как если бы мы были на пикнике невинным весенним днем.
И тогда доктор Тербовен сказал мне серьезно:
— Я попросил Швецию дать вам убежище. Они отказали. Какая-нибудь подводная лодка могла бы доставить вас в Японию, но капитуляция объявлена полная: субмарины не могут больше выйти в море. Здесь внизу, на аэродроме, есть еще один частный самолет. Это машина министра Шпеера. Хотите попробовать свой шанс этой ночью и вылететь в Испанию?
Мы произвели некоторые расчеты. От Осло до Пиренеев по прямой было две тысячи сто пятьдесят километров. Теоретически самолет мог преодолеть две тысячи сто километров. На большой высоте, чтобы экономить горючее, была возможность добраться туда.
У меня не было выбора. Я согласился.
Вот уже две недели каждый день я ставил на карту мою жизнь. Поставлю в последний раз.
* * *
Я вернулся опять в Осло, кишевший народом. Отель был совершенно пустым, все двери открыты настежь. Персонал весь исчез.
Надо было ждать, мы не могли вылететь до наступления ночи. Тогда бы все превратилось в рискованную авантюру. Мне надо было тайно пробраться на взлетную площадку. Теоретически, экипаж вел свой «Хенкель» министра Шпеера в Тронхейм. Сам начальник аэродрома не знал реального курса двухмоторного самолета и о присутствии двух тайных пассажиров.
