Сани санитаров увозили раненых, а мы шли вперед. Враг сильно укрепился, бой длился долго. Мы атаковали до вечера. На следующий день к утру мы полностью заняли лес.
Перед нашим штурмом немецкая артиллерия потрепала вражеские позиции. На каждом метре приходилось перешагивать через окоченевшие тела в больших коричневых касках, с автоматами, с заплесневелым хлебом, разбросанным по земле. Но перед решающей, последней рукопашной русские ужасно обошлись с пленными: один молодой эсэсовец был распят живьем; другой был распластан в расстегнутой униформе, с окровавленным животом и ногами, коричневыми от смерзшейся крови: монстры ножом отрезали у него половые органы и засунули их ему в рот. Победа не смогла заглушить ужас этого зрелища.
* * *
За четыре дня боев мы захватили семьсот блиндажей. Литовцы в своих белых длинных шинелях сменили нас. В двухстах метрах под нашими окопами светилась долина. Огромный лес за нашей спиной был свободен, он опять обрел свои привычные мирные цвета: белый и сиренево-голубой. Трупы стали твердыми, как ветви деревьев, наводя еще больший ужас, чем в первый день.
Наши роты спускались одна за другой. Тяжелые грузовики бригады ждали внизу. Мы опять тронулись в путь по снежной дороге, шедшей вдоль высоток. Мы часто оборачивались, чтобы издали посмотреть на треугольник Теклинского леса, по-прежнему такой маленький. Но наше будущее было уже в другом месте.
Запертые
До большой драмы оставалось десять дней. Мы опять заняли позиции вдоль реки Ольшанки. Спускаясь с севера, советские войска беспрепятственно прокатились через всю Украину. Они даже приближались к Виннице и к последней реке, остававшейся у немцев перед румынской границей, — Бугу! Однако Винница находилась за двести километров за нашей спиной!
Армии северной группы больше не пытались зажать нас в котел окружения, как в начале января. Теперь назревала уже гораздо более значительная кампания.
Советские части северного участка в своей стороне очистили Кировоград. Если бы им удалось соединиться с армиями юго-запада, это бы всех нас закрыло в ловушке.
Чтобы попытаться парировать эту угрозу, дивизия «Викинг» была полностью задействована на юго-восточном участке, на нашем правом фланге, тогда как раньше она находилась целиком на левом фланге на северо-востоке, где подходила к Днепру на восемьдесят километров и выше по течению Ольшанки, до наших позиций близ деревни Мошны.
Мы должны были рассредоточиться от Мошен до Лозовка, затем до самого Днепра, держа одними своими силами фронт в пятьдесят километров.
Если наши пушки были более или менее целые, то наши пехотные роты за два месяца боев насчитывали не более шестисот солдат на передовой линии. Таким образом, мы должны были противостоять врагу из расчета эшелонированной обороны в среднем двенадцать человек на километр!
Мы все больше и больше отдаляли наш опорные пункты друг от друга, каждую ночь рискуя быть раздавленными и рассеянными.
К северо-востоку от большого моста Мошен простиралась бесформенная пустошь: рыжие деревца, кусты, посадки, пески, овраги. По пересечениям этих мрачных ландов можно было дойти до наших позиций у Лозовка.
Там у нас была лишь горстка солдат, поскольку вся вторая рота под командованием Дерикса была переброшена в Староселье. Она должна была закрыть весь восточный участок, то есть степь, Лозовок, многие километры укрепленных пунктов в дюнах и, в добавление всей картины, отрезок правого берега Днепра.
Мы были счастливы быть там и что там развевались цвета нашего флага, но если отставить в сторону красивые сантименты, то наши люди чувствовали себя как маленькие песчинки на берегу этой великой илистой реки, перед этими чудесными островками, среди этого пейзажа, усеянного безжалостным врагом.
Штаб дивизии эмигрировал на тридцать километров южнее. Мы установили свой командный пункт бригады в населенном пункте Белозерье, с этих пор ставшим для нас центральной точкой: там, где вчера командир «Викинга» сконцентрировал телефонную связь, свои огромные радиоавтобусы, свои бесчисленные машины, своих полевых жандармов, эти «части» всех частей, во всех углах, наш скромный взвод связи пробирался как в мертвом городе.
* * *
В пятницу, 28 января 1944 года я направился в главный штаб дивизии по приказу. Пейзаж со множеством фруктовых деревьев был очаровательным. На заснеженных склонах романтично вырисовывались черные или рыжие крылья ветряных мельниц.
Генерал Гилле располагался рядом с зеленовато-белой православной церковью в большом современном здании, каждые четверть часа расстреливаемом советской авиацией.
Высшие офицеры щедро обменивались шутками и каламбурами. Но эти шутки звучали неестественно и фальшиво. Мне конфиденциально показали текст радиограммы, которую только что отправили Гиммлеру.
Между тем, никто не хотел верить, что с нами все кончено: конечно, что-нибудь сделают, чтобы помочь нам! Генерал Гилле с застывшим взглядом молчал. Советские самолеты появлялись беспрерывно и яростно бомбили весь участок. Фельджандармы рыскали по избам, разыскивая горстки симулянтов. Атмосфера была странная: мы хорохорились, но солдаты здесь были по набору, а не добровольцы, и командование беспокоилось.
Я вернулся в Белозерье, вдыхая сухой воздух, любуясь блеском синего неба, удивительно чистого и впечатляющего.
Через два часа телефонный звонок из дивизии передал на наш КП роковую весть. Одиннадцать немецких дивизий были окружены. Ровно через год после трагедии на Волге начинался второй Сталинград.
VI. В окружении под Черкассами
Окружение одиннадцати немецких дивизий в зоне Черкасс завершилось 28 января 1944 года в восьмидесяти километрах позади нашей линии. Но на флангах враг был близко: он был в пятнадцати километрах от Корсуня, на западе от нашего КП в Белозерье. Мы слышали лязг гусениц танков.
Мы день и ночь не снимали одежду, обувь и вооружение — гранаты и автоматы держали на расстоянии вытянутой руки. Саперы-минеры рвали все в огромном количестве, ночь была наполнена мрачным грохотом.
Прошло три дня. Мы начинали привыкать: уберегшись от ста ловушек в Донбассе, на Дону и Кавказе, мы не в первый раз были в таком убедительном положении. Каждый из нас хотел убедить себя в том, что это окружение было не более чем очередным приключением. Верховное командование не оставит же нас просто так — контратака разорвет кольцо врага, это было ясно.
Теоретически дело уладила радиотелеграмма знаменитого генерала Хубе. Эта телеграмма была краткой и хорошей: «Иду!»
Генерал был на подходе. Огромная колонна немецких танков двигалась с юга и уже пробила коридор в советских порядках за нашей спиной. Мы оживленно следили по карте за продвижением наших освободителей. Пали десятки деревень. Сводка сообщала о ста десяти подбитых русских танках. Через два дня оставалось лишь пробить узкий проход во вражеских порядках в девять километров толщиной.
