Русские танки, которые испытывали нехватку снарядов, бросились вперед, пытаясь давить наших солдат, которые метались от избы к избе. Советские пехотинцы, испуганные и измученные, сначала заколебались, а потом начали отступать. В разгар рукопашной с запада появились кое-какие немецкие подкрепления. После этого противник обратился в бегство. В третий раз мы отбили деревню.
Красные снова поймали сами себя, так как некоторое время гонялись за нашими солдатами. Но наши танки, выигравшие бой в степи, в свою очередь показались на склоне холма. Через полчаса советские танки и пехота исчезли в голубых снегах на северо-востоке.
Приближалась ночь. Тела семисот красных лежали на снегу, на льду прудов, возле развалин домов. Но во время этой яростной 12-часовой схватки погибли или были ранены также 250 наших товарищей.
Через час немецкие танки ушли на другой участок фронта, где также сложилась угрожающая ситуация. От изб в Гремящей Балке не осталось ничего, кроме тлеющих углей, чье свечение медленно угасало в ледяном вечернем мраке.
Ледяной фронт
Вечером 28 февраля 1942 года дымящиеся остатки Гремящей Балки были в наших руках. Однако было необходимо смотреть фактам в лицо: позиция стала незащитимой. Деревня была разрушена. Кроме того, она находилась на дне впадины. Со склона на востоке противник мог следить за всеми нашими передвижениями.
В течение 10 дней мы подвергались сильнейшему нажиму и работали не покладая рук. Мы должны были удержать деревню, хотя нам противостояли 4000 советских солдат и 14 танков, единственно во имя чести нашего народа. Мы все предпочитали умереть, но не отступить.
Бесполезно было начинать эту борьбу на следующий день. Мудрость требовала отступить из низины и создать линию обороны на западном склоне, который господствовал над Громовой Балкой. В этом случае артиллеристам красных было бы куда труднее целиться.
Командир 100-й дивизии генерал Занне приказал нашим батальонам под прикрытием ночи занять позиции на гребне. Наши передовые посты оставались на местах до последней минуты. Русские ничего не заметили. На рассвете они бросились на руины Громовой Балки под прикрытием плотного артогня и обнаружили, что атакуют пустое место.
Теперь настал черед нашей артиллерии сделать жизнь противника в деревне невыносимой. Русским пришлось ничуть не лучше, чем нам ранее. В результате они тоже отошли на холмы к востоку от деревни.
После этого мы следили друг за другом и обменивались пулеметными очередями с гребня на гребень. Деревня стала ничейной землей, лишь несколько закопченных печных труб поднимались над развалинами домов.
Наши новые позиции были поспешно сооружены посреди степи. Температура держалась на отметке минус 30 градусов, и окопы пришлось рыть в снегу и льду.
Вернулись несколько тяжелых немецких танков, фыркая и постреливая. Приземистые, как средневековые бастионы, они обосновались на хребте, а немецкая артиллерия тем временем была выведена из долины на запад.
В нашем расположении не имелось ни единого домишки, ни единого костра. Только ледяные норы, в которых обосновались 200 уцелевших, не имеющих никакого зимнего обмундирования, но им предстояло сражаться с русскими.
Снаряды рвались повсюду. Взлетел на воздух склад боеприпасов. Зубы наших солдат стучали, как кастаньеты, настолько все они промерзли. Некоторые лица стали уже совершенно зелеными. Люди буквально покрывались коркой льда, и следующая ночь была ужаснее предыдущей. Наше положение стало совершенно отчаянным. Держать людей, измученных месячными боями, посреди голой степи да еще при таких температурах, было совершенно неприемлемо. Люди были вынуждены часами лежать неподвижно на снегу.
Наш батальон совершил невозможное, продержавшись до конца. Лишь один человек замерз насмерть. На следующий день Валлонский легион все еще держал свои позиции. Ни русские, ни мороз не могли заставить нас отступить.
* * *
Чтобы как-то облегчить свои страдания, мы сравнивали наше положение с проблемами 150 раненых, которых увезли по степи на десятках саней.
В Г ромовой Балке требовалось дождаться наступления ночи, чтобы эвакуировать наших товарищей, потому что в дневное время советские пулеметчики обстреливали санитаров, несмотря на знаки Красного Креста, и могли просто добить раненых.
Наши сани быстро проходили 7 километров от позиций до деревни Ново-Андреевка. Там они оставляли свой кровавый груз и возвращались.
Дожидаясь санитарного транспорта, мы размещали раненых в импровизированных укрытиях, вроде сгоревших изб. Позднее в случае необходимости на подстилку обдирали уцелевшую солому с крыш. Всю ночь эти несчастные дрожали от холода на снегу, защищенные лишь рваными тряпками и пучком соломы. Их страдания были неописуемы.
В Ново-Андреевке врачи на перевязочных пунктах не знали, куда положить раненых. Они десятками лежали на голом земляном полу в домах. Деревня была всего лишь перегрузочным пунктом. Несчастных еще предстояло эвакуировать на 40 километров в тыл в Гришино. Но вернулась метель, и снова степь заносили крутящиеся снежные вихри.
Саням требовались два или три дня, чтобы добраться до полевого госпиталя в Гришино. Люди с наспех перевязанными ранами и второпях наложенными лубками умирали от холода. Осколки гранат и пули, все еще застрявшие в теле, причиняли им ужасные мучения.
Скопление раненых в Гришино было невообразимым. Туда за пять недель привезли 11 000 человек. Некоторым тяжелораненым приходилось ждать по пять дней, пока им сменят повязки, которые становились черными и жесткими, как железо. Они с трудом могли объяснить, что им нужно, так как большинство не знали немецкого. В своих страданиях они даже не могли рассчитывать на слово утешения. Они достигли самых глубин физических и нравственных мучений.
* * *
К утру 2 марта 1942 года численность Валлонского легиона сократилась в три раза. Из 26 офицеров остались только двое, причем одного из них вскоре пришлось эвакуировать по причине нервного срыва.
В пути уже находились немецкие войска, которые должны были сменить нас. Наши разведчики сумели вырыть несколько подземных убежищ, которые позволили чуствовать себя хоть чуточку комфортнее на этом продуваемом со всех сторон хребте. Тем не менее, несмотря на эти убежища, батальон, который сменил нас на плато, только за март потерял в результате обморожений 30 процентов своего состава.
Нас сменили в полдень.
Наши парни, грязные и небритые, вернулись со своих постов, не скрывая гордости. Их героизм уже вошел в поговорку среди солдат, сражавшихся на Донце. Командир 100-й дивизии наградил их 33 Железными Крестами. В то время такое количество награждений для одного батальона было необычайным. Еще больше чести принесло нам упоминание в приказе по вермахту и в коммюнике Верховного командования.
Мы остановились в Благодати, которая находилась далеко в тылу.
Заснеженные поля были очищены от сотен трупов, казаков в синих шинелях, монголов в белых халатах, мимо которых мы прошли месяц назад во время наступления.
