Слева мы уже могли различить центр населенного пункта.
Внезапно загремели выстрелы. Прямо перед нами находились два советских бункера, расположенные в лесу. Они и открыли огонь. Согнувшись, мы бросились туда. Русские, волосатые гиганты, отчаянно отбивались. Мой автомат разломился пополам прямо у меня в руках. Я схватил автомат одного из раненых и прыгнул прямо между укреплениями красных. Наши солдаты прижали красных к земле. Те, кто остался жив, в панике бежали в деревню. Мы погнались за ними.
* * *
После захвата блиндажей нам предстояло схватиться уже со всем советским гарнизоном, немного сбитым с толка, но все равно сильным. На юге я мог слышать шум боя, который вела 2-я рота. Блиндажи открывали огонь один за другим. Десятки домов уже горели, доказывая, что саперы свое дело знают. Дожидаясь, пока 2-я рота присоединится к нам, мы должны были прочно держать свои позиции.
Красные открыли ответный огонь из множества пулеметов, минометов и пушек. Снаряды и мины сыпались вокруг нас, оставляя на белом снегу серые проплешины.
Я был ранен в правую руку, вокруг падали люди. Местность была абсолютно голой до самых домов. Несколько человек попытались было добежать до первой избы, но нам пришлось откатиться назад к деревьям вниз по заснеженному склону, когда пулеметы открыли бешеный огонь. Снег вокруг был усеян крошечными красными точками, похожими на вишни, но это были не ягоды, а человеческая кровь.
Танки с противоположной стороны Ирдыни увидели наши ракеты. Они двинулись вперед, чтобы поддержать атаку. Их снаряды пробили во вражеской обороне бреши, через которые мы могли войти. В результате мы заняли центр деревни, где установили пулеметы, которые тут же начали избиение противника. Еще несколько мгновений ожесточенной борьбы, и красные обратились в бегство по всему сектору, их отбросили к лесу на северо-востоке.
2-я рота продемонстрировала свою отвагу, а самые смелые бойцы даже присоединились к нам в боевом порыве. Ирдынь была захвачена. Более 80 русских погибли в рукопашной схватке, их тела валялись повсюду, залитые кровью. Многочисленные раненые ползли по снегу. В плен попал всего лишь один человек, не имевший ран, один-единственный.
Немецкие саперы действовали, как всегда, медленно и методично. К счастью, в деревне не было гражданского населения. Укрепленные блиндажи, взорванные минами, взлетали на воздух, а затем падали назад неряшливой кучей досок. Весь колхоз был охвачен красными и золотыми языками пламени, эффектно смотревшимися на фоне хмурого рассвета. Еще час — и все укрепления красных будут полностью уничтожены.
Но мы быстро поняли, что этот час будет для нас очень тяжелым.
Шум боя быстро охватил весь лес. Со всех сторон к русским подходили подкрепления. Противник, отброшенный в густые заросли, начал обстреливать деревню. Отборные русские снайперы полезли на деревья. Мы развернули цепь солдат на опушке, но на нее обрушился прицельный огонь.
Немецкие саперы заторопились, они обязаны были довести дело до конца. Противник кружил вокруг нас, взяв в плотное кольцо. Что нам делать, когда придется начать отступление? Пытаться пройти 3 километра по открытому месту или снова отходить через вязкое болото?
Я приказал трем четвертям солдат начать отход. Тем временем мы предпринимали одну контратаку за другой.
Примерно через час почти вся колонна уже вышла из-под обстрела советских пулеметов. Мы видели людей в болоте, которые походили на мух, попавших на клейкую бумагу. Но в любом случае они уже были спасены.
Саперы наконец завершили свою титаническую работу. В свою очередь они тоже отошли. Теперь нас здесь ничто не задерживало.
Но уйти будет нелегко.
* * *
Нам потребовались три часа, чтобы пройти три километра по грязной заболоченной низине.
Я установил несколько пулеметов за окраиной деревни вдоль рельсового пути, который до войны использовался для доставки торфа из болот. С этой насыпи мы могли свободно расстреливать противника, прижатого к земле рядом с лесом.
Большая часть моего арьергардного взвода вошла в болота, неся с собой раненых. Некоторые из них понимали, что обречены. У молодого парижского металлурга (в составе нашей бригады воевали около 100 французских добровольцев) была оторвана рука и распорот живот. С лицом, искаженным от страданий, он требовал, чтобы его положили у стога. «Я хочу умереть, видя, как сражаются мои товарищи», — сказал он просто.
Большинство раненых уже не могли идти. У одного из моих юношей были прострелены оба легких. Он лежал на снегу, раздетый до пояса, с двумя маленькими розовыми дырочками на желтой коже, лицо его было совершенно зеленым. Мы чувствовали, что должны спасти этих парней любой ценой. Самые сильные из нас тащили их на спине, но грязь проваливалась под ногами. Когда мы пересекали ручей, часть раненых упала в воду, и мы лишь с огромным трудом сумели вытащить их оттуда.
Наш отход поочередно прикрывали две маленькие группы. Пока одна стреляла, вторая занимала позицию примерно в сотне метров позади ее. Когда вторая была готова открыть огонь, первая бросалась бегом, обходя ее с флагов, чтобы в свою очередь занять позицию позади второй.
Один из моих последних товарищей получил тяжелую рану в живот. Каждый из нас по очереди тащил его, пока мог. Наши спины были совершенно залиты его кровью. Мы смогли волочь его с собой до самого конца боя, однако он умер в госпитале два дня спустя, но умер свободным.
В полдень мы наконец пересекли болота и добрались до холма, на котором стояло Староселье, не бросив ни единого раненого и не потеряв советского пленного, который был так важен для нашего командования.
Мы присоединились к нашим танкам, которые поднимались по крутому склону, неся раненых, которых уложили на охапки веток.
Наш успех был полным. Ирдынь была совершенно уничтожена. Но мы не слишком радовались этому. Когда мы забрались в свои грузовики, то неприятно удивились тому, как много в них свободных мест.
Праздники
На Рождество 1943 года в каждом доме была поставлена рождественская елка, вместо снега украшенная ватой, позаимствованной у медиков.
Любое Рождество, которое я встречал на фронте, было обязательно печальным. Люди пели, пили, шутили. Но затем каждый вспоминал Рождество дома: раскрасневшиеся щеки, веселых детей, счастливую жену, веселые песни. Глаза затуманивались, когда перед мысленным взором проплывали эти далекие видения, а в действительности человек видел убогую хижину. И тогда солдат выскакивал наружу, и мы находили его плачущим в ночном одиночестве.
В этот вечер в нашей дивизии 15 человек покончили с собой, их сердца не выдержали долгих месяцев разлуки и страданий.
Я хотел посетить все блиндажи наших добровольцев. Среди снега и темноты мне пришлось проделать около 10 километров, заглядывая в каждое такое прокуренное убежище. Некоторые отделения, особенно укомплектованные молодежью, пытались делать хорошее лицо при плохой игре и встречали меня радостными криками, но я нашел гораздо больше мрачных лиц, чем улыбающихся. Один солдат, который больше не мог сдерживаться, бросился на землю и бил по ней кулаками, призывая своих родителей.
