– Вот так, собака? – спросил Юми, когда мы оказались на улице.
– Куда же я без тебя? – усмехнулся я.
Тропа, зажатая между двумя стенами могучих дубов, лежала передо мной, как на ладони – участок ярдов в восемьдесят, появляющийся из рощи и исчезающий за ручьем, в густом кустарнике. Разведчики проверили ближайшую местность и сказали, что здесь давно никто не ходил. Они обнаружили лишь следы мелкого зверья.
Снег был старым, порядком подтаявшим, посеревшим и изъязвленным. Несколько дней назад ночью вновь похолодало, и он покрылся плотной коркой. Мы подбирались к месту засады напрямик, через лес, потратив на дорогу несколько наров. Лошадей пришлось оставить на небольшой прогалине, под присмотром двух деревенских мальчишек.
Троих лучников и четверых рубак я отправил вперед по тракту, приказав расположиться в пятидесяти ярдах от основного отряда. Если враг пробьется вперед, то будет кому его встретить. Еще тремя стрелками пришлось пожертвовать, чтобы перекрыть возможному противнику отступление. Или хотя бы задержать его до того, как подоспеет помощь.
Заканчивался первый месяц весны, почки еще не распустились – лес стоял совершенно голый. Спрятаться в нем было тяжеловато, и нам повезло, что здесь росли широченные дубы, а не какие-нибудь худосочные осины.
Мы торчали в засаде уже пятый нар, солнце медленно ползло по небосводу, пока не скрылось за корявыми толстыми ветвями. Тени тут же загустели, выползли на открытое пространство, стало сумрачно и еще более неуютно, чем прежде. Поднялся сильный ветер, и лес перестал быть безмолвным. Он шумел сердито и страшно, словно старик, которого побеспокоили забравшиеся в огород мальчишки.
– Кому нужна эта тропа? – спросил Трехглазый, крепко сбитый, уже начавший лысеть мужчина. – Армия здесь все равно не пройдет, а от мелкого отряда – толка чуть.
Я лишь пожал плечами. Старому Хорьку виднее. Его нюх не раз и не два помогал нам избежать серьезных неприятностей.
Ветер продолжал надсадно шуметь в кронах. Многие солдаты расслабились, отложили луки. Кто-то привалился к дереву, кто-то был занят негромкой беседой, один из мечников даже умудрился задремать. На ветку дерева, под которым я находился, сел рябинник, взъерошил пестрые перышки, посмотрел на меня черными бусинками глаз и, решив, что здесь слишком многолюдно, упорхнул.
– Командир, до темноты меньше нара. Не пора привести лошадей? – спросил у меня подбежавший солдат.
– Рано, – негромко ответил я ему, снимая с рук теплые перчатки. – Недолго осталось. Потерпите с ребятами.
Он кивнул и отошел на свое место.
Прошло еще несколько минок. Вернулся Юми, следивший за дорогой.
– Вот так, собака!
– Кто-то идет?
Он дал понять, что именно об этом и говорит:
– Вот так, собака!
– Трехглазый. Скажи, чтобы все были готовы.
– Проклятье, – пробормотал тот, подхватывая лук, – все-таки полезли…
Я посмотрел на бледное небо. Еще десять-пятнадцать минок, и станет настолько темно, что эффективность стрельбы снизится вчетверо. Возможно, бить придется почти вслепую. Бездна знает, прорвется ли через облака луна.
Они показались, когда сумерки стали почти непроглядными, а наши нервы натянулись до предела. Всадников оказалось больше двух десятков. Трое из них носили белое, и как только я это увидел, в животе у меня тут же заскреблась кошка. Некроманты могут причинить массу неприятностей, оказавшись в тылу нашей армии. А уж если мы сейчас допустим промашку – нас сровняют с землей вместе с этим лесом.
Белые ехали рядом, капюшоны скрывали их лица. В груди больно закололо, и я понял, что перестал дышать.
Спустя еще несколько ун, я и мои лучники отпустили тетивы. Воздух пронзили четырнадцать стрел. Двое некромантов тут же превратились в подушечки для иголок, но третий успел выставить мерцающую ярко-голубым стену. Воцарился всеобщий хаос. Попавшие под обстрел люди орали, мы продолжали стрелять.
Некромант взмахнул рукой, что-то пролетело ярдах в пятнадцати от меня, разорвалось с сухим треском, раздались крики боли. Загудел ловчий рожок Квелло, и, прекратив опустошать колчаны, мы, сменив луки на клинки, бросились помогать мечникам. Сразу пятеро насели на некроманта и стянули его с седла, но прежде он успел убить троих.
На меня выскочил всадник с копьем, но ударить не успел. Кто-то ловкий, так и не расставшийся с луком, всадил набаторцу стрелу в горло. Я отпрыгнул в сторону, избежав лошадиных копыт, и поймал на клинок удар кавалерийского меча одного из спешившихся южан. Пырнул его в грудь кинжалом с левой руки, рубанул по лицу.
Рядом ребята Квелло рвали врагов, словно сторожевые псы лиса. Через несколько минок все было кончено. Уцелевших под стрелами добили мечами.
– Юми, – сказал я вейе, с ликованием прыгавшему по одному из мертвецов, – беги проверь, нет ли кого еще на дороге.
– Вот так, собака! – кивнул он и умчался.
Я вытер рукавом вспотевший лоб, убрал клинок в ножны.
– Где Трехглазый?!
Он тут же откликнулся, выступив из мрака:
– Здесь, командир.
– Зажгите факелы!
Из леса вернулся запыхавшийся Квелло, преследовавший южанина, пытавшегося убежать.
– Не ушел, – улыбнулся воин.
Я кивнул.
Воины стали проверять мертвецов и добивать тех, кто еще дышал.
– Слишком просто, – пробормотал я, принимая из рук Трехглазого свой лук.
– Радоваться надо! – улыбнулся тот. – Белые твари могли бы даться нам не так просто!
– Эй! Сотник! – крикнули мне. – Этот еще жив!
По тону я понял, о каком «этом» идет речь. Солдаты молча столпились перед лежащим на боку сдисцем, но никто не подходил ближе, чем следует. Человек тихо стонал. Я обнажил нож.
– Поднесите факел ближе! Почему не добили? Совсем сдурели?!
Я склонился над Белым и с тоской выругался.
Симпатичная девчонка. Совсем еще молоденькая.
– Ого! – свистнул один из мечников, подавшись вперед. – А я думал, что они все страшные, как Смерть.
– Перед тобой и есть смерть, – буркнул я.
Повисло недолгое молчание, затем какой-то тупица неуверенно спросил:
– А может того?.. Развлечемся с ней?
Война есть война. Здесь нет хороших и плохих. Кровь, грязь и то, о чем в мирной жизни мы стараемся не вспоминать. Оно приходит к нам только в кошмарах, когда кажется, что все уже навсегда осталось в прошлом. Я знаю, о чем говорю. Сандон до сих пор со мной.
Я не стал дожидаться, когда их ненависть преодолеет их страх, и они распалятся настолько, что озвереют. Погрузив клинок ей в сердце, выдернул его, вытер нож о белую мантию и только после этого встал, пронзив взглядом мечника из отряда Квелло, предлагавшего маленькое развлечение:
