— За диверсионную деятельность в тылу врага, товарищ старший лейтенант!
— В каком тылу? — глуповато вырвалось у Саши.
— Виновата, товарищ старший лейтенант… — сияла девчушка, приложив ладошку к виску с каштановым колечком волос из-под лихо заломленной пилотки. — Не имею права доложить без особого распоряжения разведотдела армии!
«На тебе…» — опешил Новик, машинально отдавая честь, отчего расплылась в двусмысленных улыбках вся остальная разведгруппа.
— Понятно… — только и нашёл чего ответить, но спохватился. — А какой армии, я могу знать?
— 51-й Отдельной армии генерал-полковника Кузнецова!
— Так она же… — недоуменно наморщил лоб Саша, имея в виду, что в таком вот виде — «Отдельная Кузнецова» — 51-я давненько эвакуировалась на Тамань, ещё ко времени первого штурма. И в городе сейчас нет даже её арьергарда, если не считать дивизию НКВД, в которой воевал и сам Новик. Но генералу Кузнецову они не подчинялись, только прикрывали отступление…
— Так я же говорю… — простодушно развеяла его сомнения девушка всё с той же обезоруживающей улыбкой. — В тылу врага!
— Логично, — коротко кивнул Новик и подумал: «Кажется, Михалыч нашёл именно то, что нужно. Вот только где он это, чёрт возьми, нашёл?»
Сержант Привалова Анастасия Ивановна.
Особый отдел КЧФ.
Личное дело
Красноармеец Привалова А. И., 1922 г. р., член ВЛКСМ, уроженка Москвы.
Студентка МПИ, факультет романо-германской филологии. В 1941 году добровольцем призвана в Красную Армию. Окончила радиотехнические курсы центра диверсионной подготовки Московского ВО. По окончанию курсов прикомандирована к разведотделу 51-й Отдельной Армии. Неоднократно забрасывалась в тыл к немцам в качестве радиста особого парашютно-десантного разведотряда. За выполнение сложных заданий награждена орденом Красной Звезды. В период отступления 51-й армии из Крыма разведотряд оказался отрезанным и не был эвакуирован после выполнения ответственного задания. С ценными документами несколько бойцов отряда, в том числе сержант Привалова, сумели пробиться в Севастополь, где сержант Привалова поступила в распоряжение разведотдела штаба флота.
Имеет опыт ведения войсковой разведки и вербовки агентуры из местного населения…
— Значит, так… — подытожил смотр лейтенант. — Задание следующее…
Интерлюдия
…Грохочет орудиями главного калибра «Императрицы Марии» с 30-й и 35-й батарей осаждённый Севастополь, выбиваются из последних сил остатки Приморской армии, и рвут на груди тельняшки спешившиеся моряки, надолго закрепляя за собой прозвище «полосатых дьяволов».
Расходуя последние патроны, вгрызается в древнюю землю Керченского полуострова Крымский фронт, оттягивая на себя всё новые и новые фашистские части из-под Севастополя. Оттягивая момент, когда из чёрной тарелки репродуктора над кухонным столом, над станком, на стене кабинета и бревенчатой стенке блиндажа раздастся трагическое: «Сегодня, после многомесячной героической обороны, нашими войсками оставлен…» — и замрёт, оборвавшись, каждое сердце, и будто остановится в нём кровь…
Кровь войны — чёрная. Кровь войны — нефть.
Она оживляет её механический организм. Остановится ток её в стальных жилах и карбюраторах машин — и замрут без единого выстрела танки, зачахнет авиационный двигатель, снаряды не подвезут на позиции и умолкнут орудия, встанут эшелоны…
Сердце, безустанно качавшее чёрную кровь войны в организм «германского инженерного гения», билось в нефтяных скважинах Румынии; приводившее в движение «ярость благородную» Отечественной войны — на Кавказе.
Между ними — Крым. Пятачок на карте мира — пальцем накроешь. Но многократно, до подробностей высоты №… увеличенный, этот пятачок — и в кармане генерала вермахта, и в командирском планшете лейтенанта Красной Армии. И на столе президента, премьер-министра, короля или генерального секретаря.
Крым. Земля, созданная, кажется, для земного наслаждения райским блаженством, стала сущими вратами ада. Её рвут сапёрные лопатки, её пашут снарядные осколки, её бьют пули как советских, так и немецких солдат. И те, и другие поливают её одинаковой кровью, красной кровью — за чёрную…
С одной только, но существенной, разницей. «Наше дело — правое!»
Так что нарукавные нашивки, которые срочно шьют для солдат Манштейна на фабриках Фатерлянда: «За покорение Крыма» — это если не совсем зря, то ненадолго.
«Победа будет за нами!»
Но пока…
Глава 4. Мастер-палач
Гибралтар
Когда Гельмут разместился в откидном кресле боевой рубки, тишина воцарилась даже на «Потсдамской площади» — так, из-за постоянной беготни и грохота железных пайол, матросы называли кормовой отсек «U-73», соединявший центральный пост с камбузом, дизельным и электромоторным отсеками.
Сняв белую фуражку с золотистым распластанным орлом на чёрном околыше… — по неписаному закону, командир подводной лодки в походе всегда носил белую, парадную — капитан-лейтенант Розенфельд забросил горстью русые волосы со лба назад, зажмурился на пару секунд. Затем опустил, не глядя, ручки командирского перископа и приник к окулярам. Выбор предстоял не из простых. Гибралтар англичане охраняли, по выражению «папы Дёница»: «как собственную спальню».
Ещё он сказал…
Январь 1942 г., Берлин
… — На Средиземном море, мальчик мой, они чувствуют себя, как на заднем дворе своего родового имения. Носятся с мешками и свиньями под мышкой туда-сюда… — Вместо указки по атласной карте заметалась белая перчатка адмирала, зажатая в кулаке. Заметалась, отмечая эфиопское побережье, Мальту и Балканы, где уже «Natürlich» — на полном серьёзе — началась война между англосаксами и германской империей. Что ни говори, а колониальные владения в Африке и на Ближнем Востоке — это вам не абстрактные демократические ценности свободной Европы, это реальные марки и фунты стерлингов, тут ждать у моря погоды не приходится. — Надо и здесь отучить британцев считать Средиземное своим внутренним морем, как мы это сделали уже в Атлантике… — И контр-адмирал добавил, разведя большие пальцы сцепленных на животе рук: — Не без вашей помощи, мой мальчик.
«Мой мальчик», — едва ли не самый молодой капитан-лейтенант подводного флота рейха, но уже с «Испанским» и «Железным II степени» крестами в петлице, Гельмут Розенфельд учтиво подтянулся и коротко кивнул, бросив русую чёлку на глаза.
Это любимое «Mein Junge — мой мальчик» командующего подводным флотом — и впрямь чем-то похожего на лютеранского сельского падре с высоким лбом, невидными белёсыми бровями и ресницами, скудным рыжеватым зачёсом — и породило его прозвище «папа Дёниц». За глаза, конечно.
— Не говоря уже о том… — продолжил «папа», — что, как бы ни распинался наш многоуважаемый Log рейхсминистр, сколь-нибудь достаточно снабжать Роммеля люфтваффе не в состоянии.
