Но для чего же создавались две разведки в армии?! Ходили слухи, что так решил сам Верховный для улучшения системы перепроверок! А еще поговаривали насчет яиц, которые нужно хранить в разных корзинах, и возникновения здорового духа соревнования между разведками.
И еще в эти дни Москва щедрой державной рукой присвоила и повысила генеральские звания во фронтовых управлениях контрразведки, а ее шеф был удостоен звания генерал-полковника! А между тем Западный фронт, обессиленный осенними наступательными боями, как будто застыл в декабрьские дни, так и продолжал стоять, перебиваясь местными боями за улучшение позиций, артиллерийскими дуэлями, поисками разведчиков и снайперской стрельбой. Командование фронта старалось изо всех сил показать активность, боевитость своих частей и требовало от их командиров не давать покоя противнику и держать его в напряжении. Но враг не проявлял беспокойства, не нервничал и преспокойно зимовал на заранее грамотно укрепленных и обустроенных позициях, заняв, по возможности, все высоты, и так же вел из дальнобойных орудий обстрел наших дорог, артпозиций, иногда, по всей вероятности, для поддержания своего боевого духа!
Наш фронт жил своей трудной жизнью в лесных болотистых краях и ждал своего часа. Он его дождется, и в разгар лета белорусский балкон будет разрушен на куски, а генералы когда-то угрожавшей Москве группы «Центр» в спешке и растерянности будут совершать ошибки, одну за другой, вплоть до границ Восточной Пруссии! Но это будет потом, а сейчас героические обитатели Западного фронта не ведали, что там, в Ставке, решается вопрос о переименовании их фронта, назначении нового командующего, Члена Военного Совета, начальника штаба. И здесь тоже были суета, большие и малые интриги, свои симпатии и антипатии! Гораздо проще сформировать штаб нового фронта, а вот переделать старый на новый — задача не из легких!
Старожилы штаба фронта, заслышав о грядущих переменах, наперегонки побежали к своим друзьям-покровителям, хорошо знакомым по службе, учебе… И каждый из них хотел укрепить свои позиции, остаться в теплом местечке и не мыкаться где-то в безвестности, в созданных кадровиками фронтовых резервах. И если бы был такой прибор, улавливающий стремление человеческих замыслов и количество энергии, потраченной для достижения одной цели — не дать столкнуть себя с насиженного местечка, ну а если и менять его, то с выгодой, — то прибор этот отметил бы бессонные ночи, мучительные раздумья и показал бы умственные ухищрения, различные комбинации… Чего только не придумывали горемыки, лишь бы усидеть в своей норке, как премудрый пескарь! Пускалось в ход все, что могло повлиять на удержание места: подхалимство, угодничество и даже далекое гарнизонное знакомство своих жен! Но тот, кто имел свою «ручонку» в Генштабе, Наркомате, — те могли быть спокойны — для них сделают исключение; оставят на месте и не понизят в должности.
Глава XVI. ФРОНТОВЫЕ СЛУХИ
Ни одна математическая модель не смогла бы отобразить создание таких коллективов, как штаб фронта. Творцам новейшей истории также будет не под силу раскрыть таинство их зачатия и рождения!
В мемуарах прославленных полководцев об этом ни слова, а ведь было бы о чем рассказать. Но они в общей атмосфере Великой Победы не желали омрачать ее чело описанием каких-то мелочей вроде подбора кадров. ГлавПУ и Главлит вынесли бы протест, объяснив, что это не укладывается в рамки соцреализма и может повредить воспитанию советского человека! Литературные критики, кого и близко не допускали до маршальских воспоминаний, кстати, написанных умными, способными, но совершенно беспринципными людьми, уверенными, что их труд пройдет при единодушном одобрении общественности и положительных рецензиях в периодической печати. И ни один из тех, кому надлежало разобраться с полководческими изложениями фактуры, подчас необъективной, порой откровенно завышающей способности авторов по выигранным сражениям, не выступил с опровержением откровенного вранья! И, как правило, мемуары, за некоторым исключением, излагались неинтересно — скучным и бедным языком, с полным отсутствием душевных переживаний по принятым решениям и возникающим сомнениям. Пожалуй, только неутомимые кадровики — крючки аппаратные, могли бы увлекательно рассказать о подборе, расстановке основания пирамиды, где на вершине стоял комфронта — персона, никем не обсуждаемая и назначаемая самим Верховным!
Подобрать под командующего штабистов — офицеров — даже для опытного кадровика было трудной задачей. Для этого по прежним местам его службы собирались сведения о его привычках, вкусах. Учитывалось все: какой чай пьет, какие карандаши предпочитает, какую водочку он изволит употреблять и еще много разных бытовых мелочей. Конечно, узнать об этом кадровики были обязаны. Они отвечали головой за тех безвестных, кто разделял с командующим его нелегкую, полную разных встрясок фронтовую жизнь! И считали, что его окружение должно быть приятным по форме, исполнительным по содержанию и желательно молчаливым, но сообразительным по обстоятельствам!
Если кандидатура на должность начальника его штаба оговаривалась с ним в Ставке, то Член Военного Совета, по-старому комиссар фронта, назначался самим Верховным! Так достигался противовес при соблюдении принципа единоначалия командования!
Командующий фронтом никогда не мог по собственному желанию освободиться от назначенного комиссара: даже если они не терпели друг друга, они вынуждены были при этом безропотно заниматься своими делами. Заведенный порядок и воля Верховного были выше взаимных амбиций и обид.
В те времена все приготовления к переменам в штабе фронта держались в большом секрете, но слухи не знали препон. Иной раз они возникали на пустом месте, но так же, как слабое эхо, глохли без реального подтверждения и соответствующего расклада событий. Но были и очень устойчивые! Их с интересом обсуждали, потому что они были связаны с приметными личностями.
Так не без основания появился слух, что Член Военного Совета генерал Мехлис
[30]
скоро будет освобожден от должности. Причина была одна — не сработался с комфронта, генералом армии Соколовским. О Мехлисе по фронту ходили разные истории. Из противоречивой молвы вырастала фигура почти фантастическая! Что он, якобы как старые комиссары, презирал специально сработанный со всеми удобствами блиндаж и часто ночевал на передовой, под одной плащпалаткой с пулеметчиками, и ел с ними из одного котелка. Даже находились те, кто с ним дневал и ночевал на передовой! Один клялся и божился, что отдал ему свои кирзовые сапоги, потому что его хромовые генеральские развалились. А другой утверждал, что был свидетелем того, как генерал отдал своему шоферу месячную зарплату, узнав, что у того в деревне сгорела изба! Такие былины слагались в основном в солдатской среде. Им хотелось иметь вот такого главного комиссара: справедливого, делившего с ними все лишения и тяготы войны и очень взыскательного к отцам-командирам. На этот счет тоже была история. Где-то на Дону, застав пьянствующих в блиндаже комполка и его замполита, он разжаловал последнего в рядовые, а командира полка отдал под трибунал и тут же повел полк в атаку и выбил немцев с хутора!
