Капитан Гай в сопровождении двух помощников обходил окопы, давал короткие дельные указания по маскировке. Мы рубили, мочалили лопатками заросли ивняка, втыкали кусты над брустверами. Он забраковал часть окопов, которые первая рота выкопала в голом песке, и приказал перенести их ближе к лесу. Видимо, он имел полномочия от комбата, никто с ним не спорил. Со стороны не подумаешь, что капитан Гай находится в батальоне со вчерашнего вечера – очень уж уверенно выглядел свежевыбритый сапер с планшетом и довоенной кожаной портупеей. Тыкая пальцем в нашу сторону, заявил, что ходы сообщения – это хорошо, а песочные игры ничего не стоят.
– Если выкопали такие глубокие норы, то укрепляйте их кольями.
Старшина Шмаков слушал капитана и утвердительно кивал. Полдня мы снова копали, вырубали единственным в роте топором молодые клены, пригодные для кольев. После обеда капитан не дал нам поспать, заставив оборудовать ложную артиллерийскую батарею. Сам он руководил рытьем и маскировкой артиллерийских окопов на краю леса, куда стаскивали разнокалиберные пушки.
– Поторапливайтесь, – расхаживал взад-вперед сапер. – Будем ставить проволочное заграждение у воды.
– На кой черт?
– На случай внезапного немецкого броска через Дон.
Насчет проволочных заграждений капитан явно перехватил, для этого не имелось ни времени, ни колючей проволоки. Ложную батарею я воспринимал скептически. Разглядывая ободранные в кровь ладони и уродливое творение из ошкуренных древесных стволов, я подумал, вряд ли немцы примут за чистую монету наши деревянные пушки. Однако сапер знал свое дело неплохо. Воздушный разведчик, знакомый «Хеншель-126», долго разглядывал батарею, даже пытался снизиться. Его отогнали винтовочным огнем. Тогда он вызвал по рации более сильные самолеты. Связываться с «Ю-87» мы не рискнули, спрятались в окопы. Бомбы разнесли деревянные изделия, зажгли бидоны с соляркой, которые предусмотрительно велел поставить рядом с ложными целями капитан Гай.
Иллюзия уничтожения русской батареи получилась совершенно удачная, мы смеялись над глупыми фрицами. Как мы вас провели! Вы очень старались, а настоящие орудия остались невредимыми. В этом смехе звучали ноты надрыва, даже истерики. Все видели слабую защищенность позиций, оборудованных в песке. Нас не разглядели с самолетов, зато отлично увидят с обрыва. Старались не думать о завтрашнем дне. Хорошо знали: он будет тяжелым и безрадостным, как и большинство других.
Девятнадцатого августа Паулюс подписал приказ о наступлении на Сталинград. Замедленное продвижение немецких частей сменилось резкими, хорошо продуманными ударами. Немцы форсировали Дон, начался захват плацдарма возле хутора Песковатка. Для советских войск подобное действие не явилось неожиданностью. Сама обстановка предполагала бросок врага через Дон именно в этих местах. Расстояние между Доном и Сталинградом составляло здесь шестьдесят километров.
Ночь выдалась безоблачной, рано утром над рекой колыхался легкий туман. Севернее нас поднялась артиллерийская пальба, мы приготовились к отражению атаки. Основной бросок пришелся на другие полки. Нам достался один из фланговых ударов. В быстроте и слаженности действий врагу было не отказать. Немецкие саперы действовали, как на учениях.
Под прикрытием артиллерийского огня к нашему берегу приближались несколько катеров и амфибий, за ними следовали резиновые лодки. Несмотря на сильный огонь, немцы сумели переправиться. Рогожин приказал нашему взводу продвинуться вправо. С удивлением заметили, что в окопах соседей оставалось совсем мало людей. Либо бойцы отступили по приказу, либо просто сбежали. Второе – более вероятно. Новое место для обороны оказалось совсем никудышное, лес уступал место кустарнику и песчаным барханам.
За ними и пришлось укрываться. Вместе с Ваней Погодой вели огонь из противотанкового ружья по вездеходу-амфибии, застрявшему на мели. Он начал дымить, еще две амфибии загружали на противоположном берегу новую партию вражеского десанта. С обрыва стреляли из пушек. Вскоре я понял, почему исчезли наши соседи. Позиции на голом песке прекрасно просматривались с обрыва, огонь становился более точным. Пока нас спасал все тот же песок. Огонь вражеских орудий среднего калибра оказался неэффективным, снаряды зарывались в него, выбрасывая осколки вверх. Впрочем, это не утешало. Очень скоро немецкие артиллеристы пристреляются и выбьют нас поодиночке. Не дай бог, подвезут шрапнель, от которой некуда спрятаться. Тоскливые мысли не мешали мне целиться и нажимать на спуск. Ваня подавал патроны, противотанковое ружье больно колотило отдачей в плечо.
Тимофей Анкудинов лежал в нескольких шагах за кустом ивняка и стрелял из винтовки. Для того чтобы сменить обойму, он отползал в самое глубокое место своего укрытия и переворачивался на спину. Очередной снаряд поднял огромный фонтан песка, куст измочалило и наполовину срезало осколками. Беззубого окруженца, а теперь бойца нашего взвода, засыпало с ног до головы. Он вскочил, отплевываясь, затем побежал к нам.
Винтовка с открытым затвором тоже оказалась забита песком. Впрочем, Анкудинов мало обращал на это внимания и сообщил свое мнение, что оставаться здесь нельзя. Я понимал обстановку и без него, но что оставалось делать? Взвод продолжал вести огонь, кажется, никто даже не получил ранение. Мы притащили с собой большой запас патронов, об отходе не могло быть и речи. Если фрицы оседлают плацдарм, их не остановить. Пока же нам помогала река.
– Некуда бежать, – сказал я.
Этими словами я больше убеждал себя, чем Анкудинова. Надо было оставаться на высотах, а не лезть сюда в низину. Теперь, когда мы оказались за Доном, оставалось лишь одно – не пускать через водную преграду немцев. До Сталинграда идет куда более ровная степь, чем на правобережье. Немцы двинутся через нее очень быстро. Насколько быстро, я тогда не предполагал. Понимал лишь одно – на ровном месте нас перебьют, как щенят. Здесь мы пока щенят не напоминали. Дружный огонь заставил передовой немецкий отряд спешно окапываться на мокром песке у берега.
Вездеход-амфибия, наполненный боеприпасами, взорвался и догорал на берегу. Неяркое при свете дня пламя мотало ветром то в одну, то в другую сторону. Хвост черного дыма от горевшей обшивки и колес крутило над песком. Резиновая лодка осела бесформенным комком, воздух из нее наполовину вышел. Другую лодку, все еще колыхающуюся в мелком заливчике, братья-славяне с азартом добивали. Стрельба с высот поутихла, потому что открыли огонь наши гаубицы из-за леса. Это прибавило всем смелости, бойцы окружали вражеский десант, который огрызался автоматными очередями.
Павел Шмаков с двумя отделениями атаковал справа, я вел отделение с левой стороны. Заодно прихватил пехотинцев, они примкнули штыки и также имели решительный настрой. Три ручных пулемета вели плотный огонь, сбивая немцам прицел. Затем два из них замолчали, и взвод уткнулся в песок. Бой шел с переменным успехом. Немцы оставались на месте, мы не могли к ним приблизиться. Обе стороны стали бросать гранаты, до цели они не долетали. Шмаков кричал через песчаную гряду:
– Мальков, чего залег?
– А ты чего?
