Введение
По истории Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. написаны тысячи работ. Что нового можно прибавить к этой библиотеке? Наверное, только одно – анализ свершившихся событий. Потому что стратегия войны – это ее стиль, и она отражает сущность государства. Кроме того, война между Германией и СССР была не обычной войной. Схлестнулись два титана. Исход их битвы определял не только будущего гегемона Европы на многие десятилетия, но и того, кто будет определять ход мировой истории.
В сочинениях советского времени на первый план выходила фактология хода боевых действий с рефреном о «героической борьбе советского народа против превосходящих сил врага», хотя было достаточно свидетельств, не укладывавшихся в официальную схему. Например, миллионы советских военнослужащих попали в плен в первые же недели войны; сотни тысяч людей стали сотрудничать с оккупантами; огромный танковый потенциал Красной Армии, созданный перед войной, почти не повлиял на ход боевых действий. Эти и другие подобные данные указывали на то, что столь ясная по официозным книгам и фильмам война на деле была событием многослойным и неоднозначным. Зато в последние годы написаны десятки книг именно аналитического плана. По косточкам разобраны отдельные операции и ход войны в целом. Однако «консенсуса» в историографии так и не достигнуто. Более того, до сих пор выходят книги с длинным перечислением, чего не хватало войскам приграничных округов (пожалуй, наиболее полно «чего не хватало» описано в работе американского историка Д. Гланца «Колосс поверженный» (М., 2008). Этот список включает некомплект личного состава в дивизиях, нехватку офицеров, средств связи, транспорта, снарядов, новых самолетов, танков, нуждавшихся в ремонте, и прочая, прочая. Правда, аналогично этому исследованию можно написать книгу на тему «чего не хватало вермахту?». А не хватало германской армии для победы очень многого. И почему-то эти авторы не задаются простым вопросом: как получилось, что у некой дивизии, стоящей в 10 км от границы, некомплект достигал «35 процентов солдат», «26 процентов офицеров», «37 процентов снарядов калибра 45 мм» и т. п.? Ведь если у высшего руководства Красной Армии было в распоряжении не менее 15 тыс. исправных танков, 40 тыс. артиллерийских орудий и т. д., то почему бы им не обеспечить всем необходимым 100 дивизий, стоящих на «горячей» границе? Ведь одно дело воинская часть, дислоцированная в Саратове, другое дело рубежи, на которых не сегодня завтра могут начаться боевые действия.
И что толку описывать, как у мехкорпусов на границе для успешных боевых действий не хватило двух тысяч грузовиков и десятка тысяч мотострелков, как это делает в своих книгах добросовестный историк А. Исаев? Кто же мешал их всем этим обеспечить? Тем более, судя по записке Жукова – Василевского Сталину от 15 мая 1941 г., у военных иллюзий насчет германских приготовлений не было. И наверное, лучше попытаться понять, почему вермахту хватило 3 тыс. танков, включая устаревшие, чтобы поставить государство рабочих и крестьян на грань гибели? Но до сих пор слышится: «Танки были изношенные, а там, где были новые, – экипажи не успели подготовить. И вообще пехоты для поддержки танков было мало, а там, где было много пехоты, не было танков, и т. д. и т. п. В народе о таких случаях говорят: не понос, так золотуха. И до сих пор, как возникают проблемы, то раздается душераздирающее: страна слишком большая! климат плохой! народ не тот! свобод мало! свобод слишком много!.. Не пора ли поискать иные причины бед? Успели же немцы за 5 лет после введения всеобщей повинности подготовить все и вся. Скажут: «Ну так ведь это немцы!» Но и сейчас слышится: «Ну так ведь это корейцы (тайваньцы, японцы, малайцы, китайцы)!» Неплохо бы тогда выяснить, за счет чего умнеют одни народы и когда глупеют другие (или все-таки их правящий класс?). И как «дураки» берутся за ум?
История Великой Отечественной войны оказалась крепким орешком во многом по идеологическим причинам. Тема «законной гордости» превратилась в одну из самых болезненных в нашей истории. Целые поколения привыкли к освещению военных событий, как к некоему арсеналу патриотизма. Советская цензура охраняла от «очернительства» не только славу победителей – маршалов и генералов, но и авторитет коммунистической партии, а точнее, партийной номенклатуры, прежде всего высшего политического руководства, бесконтрольно управлявшего страной. Прав был историк А.М. Некрич (первый, еще в середине 60-х гг., бросивший вызов официальной историографии), писавший, что цель партийных руководителей заключалась в том, «чтобы создать новую коллективную память народа, начисто выбросить воспоминания о том, что происходило в действительности, исключить из истории все, что не соответствует или прямо опровергает исторические претензии КПСС… Взамен насаждалась память о том, чего на самом деле не было, – искусственная память» (1, с. 277).
С тех пор многое изменилось в нашей стране, однако продолжают выходить статьи и монографии, перебрасывающие своеобразный мостик между традициями официозной советской историографии и современной. Смысл этих работ можно свести к одному из главных постулатов советской государственной идеологии – «достигнутая цель оправдывает заплаченную (а точнее завышенную) цену». Приведем один из образчиков такого видения прошлого. Так, лидер КПРФ Г.А. Зюганов, чью позицию разделяют тысячи его соратников, считает, что «…если бы мы не сумели сформировать ту систему, которая называлась командной, СССР не выдержал бы фашистского натиска. Эта система формировалась в жестких, страшных условиях и оказалась феноменальной. Она разгромила казавшуюся несокрушимой военную машину вермахта. Перед тем эта машина раздавила Францию, поставила на колени и заставила работать на себя всю континентальную Европу» (2, с. 10).
Не отстают и люди, далекие от «коммунистической» ортодоксии. Известный режиссер В. Меньшов в телеинтервью (09.06.2010) заявил, что он далек от интеллигентских рассуждений о «цене победы». «Цена была одна: либо все становимся рабами, либо победим!» Логика понятна. Из нее же исходил философ-социолог А.А. Зиновьев, считавший: «Сталинская система массовых репрессий вырастала как самозащитная мера нового общества от рожденной совокупностью обстоятельств эпидемии преступности. Она становится постоянно действующим фактором нового общества, необходимым элементом его самосохранения». И вообще, заключал Зиновьев, к сталинским репрессиям «ошибочно подходить с критериями морали и права» (3, с. 63). Другие критерии известны: «Мы за ценой не постоим». Причем не важно, идет ли речь об индустриализации 1930-х, войне 1941–1945 гг. или о либеральных «реформах» недавнего прошлого. Все покрывается убойным аргументом «а зато». «А зато была создана мощная промышленная держава», «А зато мы выиграли великую войну», «А зато мы получили свободу». Несгибаемый борец за либеральную свободу В. Новодворская в статье, посвященной дню рождения Б.Н. Ельцина, заявила: «И не надо про 1996-й – тогда речь шла о жизни и смерти, и это был наш заказ и наш мандат: выиграть у Зюганова любой ценой. Ну Ельцин и выиграл. И не надо про 1993-й. Мы же хотели жить? Это тоже был наш мандат: победить любой ценой. Ну он и победил. Грехи у нас общие» (Новодворская В. И. Воскресенья не будет // New Times. № 3. 2011). Как показательно: «грехи у нас общие»!
