Капитан понимающе улыбнулся, но я с удивлением заметил, что у майора Эванса моя тирада вызвала раздражение.
— Так или иначе, — сказал я, — можете забрать все, что хотите. Быть вам полезным — честь для меня.
Я подумал: может быть, пора доставать виски? На самом деле события разворачивались не так, как я ожидал.
— Папаша-то не дурак, — кисло заметил майор.
Я вдруг понял, на что именно намекает майор. Это поразило меня. Он давал мне понять, что я — в стане противника. Смысл был такой: я готов сотрудничать, потому что боюсь. Он и хотел, чтобы я боялся.
Меня затошнило. В давние времена молодости, более расположенный к христианству, я любил говорить: если твоими действиями движет страх, значит, у тебя непорядок с психикой, ты жалок, достоин презрения и одинок. Но позже на моем пути встречались армии именно таких людей, и я понял, что скорее сам одинок и жалок, возможно, и непорядок с психикой тоже у меня. Только для меня легче лишить себя жизни, чем признаться в этом.
Хотелось думать, что нового коменданта я воспринимаю ошибочно. Я сказал себе, что слишком долго — сейчас я уже немолод и могу признаться в этом — был подозрительным, слишком долго всего боялся. Но я видел, что угрозу почувствовала и Марта, что в воздухе висит страх. Свое тепло она скрывала, как делала это уже много лет, под серой и чопорной маской.
— Да, — сказал я, — берите все, что вам пригодится.
Майор рывком распахнул дверь в заднюю комнату, где я сплю и работаю. Все — мой запас гостеприимства был исчерпан. Я плюхнулся на стул у окна и откинулся на спинку. Капитан Доннини, сгоравший от смущения, остался с Мартой и со мной.
— Прекрасно здесь, в горах, — невпопад произнес он.
В комнате повисла напряженная тишина, которую время от времени нарушал майор, проводивший досмотр в задней комнате. Я внимательно посмотрел на капитана и поразился, что он выглядит мальчишкой по сравнению с майором, хотя, вполне возможно, они были ровесники. Трудно было представить его на поле боя, зато майора было трудно представить где-нибудь еще.
Услышав, как майор присвистнул, я понял: он нашел стол коменданта.
— У майора столько медалей, наверное, очень храбрый человек, — вдруг сказала Марта.
Капитан Доннини с благодарностью ухватился за возможность обелить своего начальника.
— Очень храбрый — был и есть, — сказал он с теплыми нотками в голосе. И объяснил: майор и почти все его подчиненные в Беде приписаны к якобы знаменитой бронетанковой дивизии, все они, по словам капитана, не знают страха и усталости и всегда рвутся в бой.
От удивления я прищелкнул языком — как всегда, когда ведутся подобные разговоры. Про такие дивизии я слышал не раз, от американских офицеров, от немецких и русских. Да и мои офицеры времен Первой мировой клятвенно заверяли меня: в такой дивизии служу и я. Я готов поверить в существование дивизии, состоящей из любителей повоевать, когда мне говорит о ней солдат — если он трезвый и по-настоящему понюхал пороху. В общем, если такие дивизии есть, в период между войнами их надо хранить в замороженном виде.
— А вы? — спросила Марта, врываясь в созданную капитаном Доннини биографию майора Эванса, замешанную на крови вкупе с громом небесным.
Капитан улыбнулся:
— Я в Европе недавно и не могу — извините за выражение — отыскать в темноте собственную задницу. Мои легкие все еще наполнены воздухом форта Беннинг в штате Джорджия. Вот майор — он настоящий герой, воюет уже три года без передышки.
— Я никак не рассчитывал загреметь сюда в роли констебля, мелкого чиновника и Стены Плача одновременно, — сказал майор Эванс, возникнув в дверном проеме задней комнаты. — Папаша, мне нужен этот стол. Для себя делали?
— Зачем мне такой стол? Я делал его для русского коменданта.
— Ваш приятель?
Я попытался изобразить улыбку, но, похоже, вышло неубедительно.
— Если бы я отказался, мы с вами сейчас не разговаривали бы. И с ним я не разговаривал бы, если бы отказался делать кровать для нацистского коменданта — с гирляндой из свастики и первой строфой из нацистского гимна в изголовье.
Капитан улыбнулся мне, но майор — нет.
— Это особый случай, — заметил майор. — Сам открыто заявляет, что пособничал врагу.
— Я этого не заявлял, — спокойно возразил я.
— Не надо портить впечатление, — возразил майор Эванс. — Пусть будет свежая струя.
Марта внезапно заторопилась наверх.
— Я никому не пособничал, — повторил я.
— Ясное дело — не давали врагу пощады. Кто же сомневается? Все понятно. Зайдите на минутку сюда. Хочу поговорить о столе.
Он сел на незаконченный стол — огромный и, на мой вкус, жуткий образчик мебельного строительства. Я замыслил это стол как некую приватную пародию, с учетом дурного вкуса русского коменданта и его лицемерной любви к символам роскоши. Стол получился предельно претенциозным, с огромным количеством украшений — фантазия русского крестьянина на тему о том, как выглядит стол банкира с Уолл-стрит. Он блестел кусочками цветной мозаики, подобно вделанным в дерево драгоценным камням, в нужных местах я использовал краску для радиаторов, и результат смахивал на позолоту. Теперь выяснялось, что пародии суждено остаться приватной, потому что американского коменданта она захватила не меньше, чем русского.
— Вот это мебель, я понимаю, — прокомментировал майор Эванс.
— Очень мило, — рассеянно подтвердил капитан Доннини. Он смотрел на лестницу, по которой упорхнула Марта.
— Но одна поправка все же требуется, папаша.
— Серп и молот, знаю. Я собирался…
— Правильно собирался. — Майор отвел назад обутую в сапог ногу и яростно пнул в ребро массивную пластинку с орнаментом. Кругляш выскочил и пьяно покатился в угол, где сделал брр, шлепнулся лицом вниз и успокоился. Подошел кот, с подозрением обнюхал новый предмет и на всякий случай отступил подальше.
— Здесь должен быть орел, папаша. — Майор снял фуражку и показал мне кокарду с американским орлом. — Вот такой.
— Рисунок непростой. Сразу не сделаешь, — сказал я.
— Не такой простой, как свастика или серп с молотом, так?
Я месяцами мечтал, как поделюсь шуткой насчет стола с американцами, как расскажу им о тайном ящичке, который сделал для русского коменданта — это всем шуткам шутка. И вот американцы здесь, я дождался их, но ощущения у меня не совсем те, на душе мерзко, пусто и одиноко. И делиться шуткой ни с кем, кроме Марты, не хотелось.
— Нет, сэр, — ответил я на ядовитую шутку майора. — Не такой простой.
А что еще я мог сказать?
Виски остался под половицами, а тайный ящик в столе сохранил свою тайну.
Американский гарнизон в Беде состоял человек из ста, почти все они, кроме капитана Доннини, не один год сражались в бронетанковой дивизии, где геройствовал и майор Эванс. Они вели себя как завоеватели, и майор Эванс полностью поддерживал их в этом начинании. Я так ждал прихода американцев, надеялся, что ко мне и Марте вернутся гордость и чувство собственного достоинства, мы заживем чуть лучше, еда на столе станет вкуснее, Марта познает радости жизни. Вместо этого мы столкнулись с агрессивным недоверием майора Эванса, нового коменданта, помноженным на сто благодаря его подчиненным.
