– Это все правда, что ты говоришь, – грубо прервал меня Вельдяй, – только вы все абсолютно не понимаете: кто мы и что мы. Мы – параллельный мир, мы – мир других людей, почти что генетически других! Ты или большинство из вас считаете, что вот, мол, пропил квартиру или, в крайнем случае, обманули его и квартиру отняли, или даже отсудили, и теперь он такой: собирает бутылки, чтобы выпить. Нет, это не так: мы – просто одна из фракций старого советского мира. Вот таких, как мы (я имею в виду психологически) и выковывал в течение трех поколений товарищ Сталин. Мы не готовы конкурировать и рвать руками и зубами, отталкивая локтями, чтобы стать первым: мы просто хотим, чтобы всем было хорошо. Мы не готовы тратить свое время, чтобы у нас всего стало как можно больше. Мы не готовы жульничать, грабить и убивать, если за этим не стоит какая-то высокая цель. Все эти идеи либерализма, старательно насаждаемые сейчас в стране, в основе которых стоит личная свобода каждого, а также идеи католицизма, виноват – протестантства, ставящие человека как личность выше общества, социума, нам чужды. Мы генетически другие, мы вымрем очень быстро, через несколько лет в России будет новое общество совсем новых, других людей. Это чтобы создать советского человека, требовалось семьдесят лет или три поколения и миллионы репрессированных. А нового либерального россиянина выкуют в течение десяти лет, и вымрут несколько миллионов или десятков миллионов человек сами и незаметно, без концлагерей.
Вельдяй говорил сбивчивым хриплым шепотом, сначала возбужденно и азартно, потом – задумчиво, а под конец вообще лениво и неохотно, будто вдруг понял бессмысленность своей тирады.
3
Колю Башкирова я помнил хорошо. В какой-то момент он внезапно бросил свое никому не нужное инженерство, оформил инвалидность и стал вести непонятный сибаритствующий образ жизни, этакий мажор. Выбрал себе две точки: «Москву» и «Нижегородское» и сидел там каждый вечер. Вел себя как барин, нарочито покровительственно. Часто выходил в вестибюль, встречал гостей. Знакомым предлагал: «Вы сделаете заказ, а пока подходите к моему столику, освежимся!» Этим часто пользовались те, кто остро нуждался в рюмке водки при полном безденежье. Бывает же такое! Вовка-Биллиардист или Лешка-Ученый раздевались, как путные, подходили к Колиному столику, выпивали пару рюмок, благодарили его и уходили.
Одет он был всегда дорого, добротно, но без вызова. Когда ему как-то раз предложили поменять его шапку из выдры на крашеную ондатру с доплатой, он с нарочитым сарказмом заявил обменщику: «Мне-то ведь все равно, а тебя могут за такую шапку и побить: не по рангу тебе такую шапку носить!» У меня в голове иногда проносилось фантастическое предположение, что существует некий фонд, который постоянно подкармливает материально Колю, да и всех отпрысков знаменитой фамилии: я знал других Башкировых, которые ничего собой не представляли в социальном плане, но были всегда обеспечены выше всякой меры.
Некоторым любителям старины удавалось покупать у Николая дорогие уникальные предметы: дамский секретер, инкрустированный сердоликом и черепахой, работы Буля, или малахитовый чернильный прибор из пятнадцати предметов с серебряными фигурками мукомолов, таскающих мешки с хлебом, выполненный братьями Грачевыми. Покупал у него кое-что и я, но все эти вещи были не из его дома. Домашняя обстановка у него оставалась неизменной в течение многих лет. Хотя однажды я был свидетелем, как он продавал пару золотых царских червонцев, но ему их заказали, и он сказал, что достал у друзей!
Друзей и знакомых у него была тьма-тьмущая. По отношению ко всем им он вел себя или пытался вести покровительственно. Учитывая его беззлобность и искренность, ему иногда прощались довольно хамские выходки. Так однажды он подошел к Валерке Горопанову известному городскому хулигану, сидевшему за соседним столиком в «Москве», и радостно как-то спросил у него, очевидно играя на публику: «Валер, а ты чем сейчас пробавляешься, рэкетом, что ли, крышуешь кого-нибудь?» На что Валерка вполне серьезно и без тени шутки ответил: «Я рэкетиров крышую».
Хотя Валерка-то Горопан и сломал карьеру прожигателя жизни, которую так удачно строил Башкиров. Мне рассказал Валя Мельников, спортивный журналист и личность популярная на Свердловке, как в «Нижегородском» кафе потомок купцов первой гильдии подвел очередного своего прихлебателя к Валерке и самоуверенно произнес:
– А ты покажи вот ему, с кем надо разобраться, и мы разберемся.
Совершенно неожиданно для всех Горопан встал, ударил Колю два раза, и тот повалился между столиками. Оказалось, что одним ударом была сильно рассечена щека под глазом, а другим выбит зуб. При этом хулиган произнес только одну фразу:
– Вы, парни, отвезите это барахло домой и скажите, чтобы я его рожу больше не видел.
Последний раз я встретил Башкирова у нас во дворе. Он стоял в палисаднике перед нашим домом рано утром, я шел на работу, он меня не узнал. Он смотрел сквозь меня и видел что-то другое, недоступное мне. Лицо его было пепельно-сизым.
4
Забыл рассказать одну любопытную деталь. Я каждый раз, встречая Вельдяя с его компанией за работой, отмечал, что он перебирает не только старую одежду, изломанные безделушки и бутылки, но и просматривает стопки выброшенных книг, которые, случалось, очень грустно стояли около мусорных баков в те годы. Иногда он засовывал что-то в свой мешок и возвращался к общему делу. Однажды я неожиданно подошел к нему со спины и довольно весело и с ехидцей спросил:
– А что, книги сейчас тоже где-нибудь принимают или ты собираешь библиотеку?
Вельдяй задумчиво и неохотно посмотрел на меня, точнее, сквозь меня, и с хрипотцой ответил:
– Если американский общепит «Макдональдс» и поверг советскую культуру в виде когиза, разместившись в главном книжном магазине города, это не значит, что книги запрещены! Да, их нельзя сейчас сдать в буккнигу, но читать можно, или ты это забыл?
– И что же, ты их читаешь по вечерам в подвале?
– Да, он нам читает их вслух по ночам. Хочешь знать, у нас целый шкаф с книгами в подвале, – вмешалась в разговор женская часть странной бригады. У нее совершенно не было зубов, она говорила, сильно шепелявя, и понять ее иногда было довольно трудно. Я знал уже к тому времени, что это была Изольда Табункина, кандидат химических наук и дочь профессора Табункина из университета. – Сегодня он будет нам читать Омира.
– Не Омира, а Гомера, «Одиссею», – поправил Вельдяй.
– В предисловии написано «Омир» – я поглядела.
– Это что: «Я список кораблей прочел до середины…»? – сморозил я, попытавшись козырнуть эрудицией.
– Нет, – ухмыльнулся Вельдяй, – это – Мандельштам писал про «Илиаду», а мы говорим про «Одиссею»:
«Так пировали они под высокою кровлею дома,
Сродники все и соседи покрытого славой Атрида,
И наслаждались. Певец же божественный пел под формингу,
Сидя меж ними. И только лишь песню он петь принимался,
