3
С директором комбината, или, как его называл Глинка, Дедом, Сергей встретился уже поздно вечером, после восьми. Вахтер с проходной позвонил Сергею домой, и через десять минут он уже в полной форме входил в кабинет, благо жил недалеко.
– Здорово! – Директор отложил «Огонек» и изучающе, чуть насмешливо, а может, устало стал рассматривать Сергея. Сергей тоже уставился на Бойко, пытаясь вспомнить все сплетни и рассказы, которые ходили про Деда среди хозяйственников и партийных: в тридцать пять войну генералом закончил, потом Берия лично с него погоны содрал, после реабилитации три ордена Ленина успел получить. Да и во внешности его было что-то необычное: кожа на лице – не старческая, дряблая, а наоборот – пергаментно-белая, идеально выбритая, глаза – черные, молодые, казалось, горели изнутри, постоянно выбрызгивая из себя искры. На вид, сильно замешкавшись, можно было ему дать от сорока до восьмидесяти. И лишь какая-то нарочитая нерасторопность в словах и движениях, которые заметил в следующие минуты Сергей, делали его похожим на деда.
– Митрофан Демидович!
– Подожди, помолчи, – перебил Соловьева директор. – Из дома прибежал или в кабинете ждал?
– Из дома!
– Молодец! Садись, если хочешь. А в общем-то чего садись – ты на производстве человек новый и не знаешь пока, что такое план, проверки, воровство, аварии, несчастные случаи. Неделю даю тебе – присматривайся, все вопросы – к Глинке, распоряжения Ловчева – выполняй не задумываясь. Через неделю, а лучше через пять дней зайдешь – поговорим. А я вот – привык до десяти в кабинете сидеть – хотел сказать «работать», а на старости лет менять привычки вредно. Давай, чеши!
Сергей быстро входил в курс дела, благо Леня Глинка отнесся к нему как к родному – на следующий же день вручил ключи от машины.
– Видишь, под окном красная «копейка» номер «двадцать-двадцать» – это моя разъездная, теперь это наша с тобой разъездная будет. ГАИ не остановит, а остановит – скажешь, что мясокомбинат или Глинка. Это как пароль. Они нас «ремизовскими» считают, а там – все схвачено.
Дальше Сергей узнал, что каждый работник отдела снабжения, бухгалтерии и других непроизводственных служб имеет право вынести через проходную за пазухой или под подолом один батон колбасы в день, начальники отделов, главный инженер, главный бухгалтер и так далее – два батона. Кто зарвался – того подловят на выносе и либо уволят, либо посадят; кто не будет воровать, того подставят и тоже посадят. Один директор только не вписывается в эту привычную порочную систему – он был как бы освобожден от круговой поруки.
Все эти украденные батоны колбасы в течение дня выносились в «нулевой» корпус. Так назывался на комбинате небольшой, ветхий, построенный в прошлом веке, деревянный двухэтажный особнячок, стоящий за территорией, но примыкающий к комбинату не только телом, а скорее душой. Здесь велись предварительные переговоры с поставщиками и заказчиками, оформлялись товарно-транспортные накладные и заказ-наряды, отмечались командировки и проводились оперативки отдела снабжения, здесь играли в домино с экспедиторами и снабженцами в ожидании очереди на погрузку водители. Сюда же неслись в течение всего рабочего дня сотни батонов колбасы, где передавались с рук на руки друзьям, родственникам или просто прятались до окончания смены в многочисленные шкафы, столы и коробки, стоящие в углах.
Курировал всю эту схему некий Коля Сандомирский, капитан УБХСС, который почти ежедневно появлялся на комбинате, встречался с начальником охраны, обходил с ним немногочисленные посты, получал от Глинки регулярный набор, в котором было все – от говяжьей вырезки до сарделек и копченой шейки, и убирался восвояси. Тем не менее эта схема предусматривала регулярные ЧП. Раз в месяц на проходной кого-нибудь ловили с колбасой, и тогда принимались меры: либо увольнение по статье, либо товарищеский суд, а то, может, кое-что и покруче. Буквально за месяц до появления Соловьева на комбинате произошла неприятность, удивившая весь город. Пять лет тюрьмы получила весовщица Соня, жена начальника Главволговятнефтеснаба: не помогли никакие связи, никакие взятки, настолько принципиальным оказалось решение руководства.
Недоумевали очень солидные люди на очень высоких постах: то ли это очередная антисемитская компания, то ли – предупреждение «госснабовским», то ли Соню наказали ребята из автохозяйства за что-то очень серьезное. А Соня работала на весах всего ничего – меньше года, и перешла она туда из снабжения, от Глинки.
Работа на весах мясокомбината была очень важным звеном в системе жизнеобеспечения всего ремизовского автохозяйства. Фургон, вывозивший продукцию с комбината, загружался поддонами с колбасой, в каждом – пятьдесят килограммов, и проходил двойной весовой контроль. Водитель электрокара-погрузчика показывал пальцами весовщице в цеху, которая сидела в застекленной будке над воротами с весами, сколько лишних поддонов он загрузил в машину, а та записывала в транспортную накладную водителю и в свой расходный журнал цифру на соответствующие сто или двести килограммов меньше. Одновременно она ударяла длинной палкой нужное количество раз в крышу грузовика. Вторые весы находились на выезде с территории предприятия, и вторая весовщица сидела в такой же застекленной будке над ними. Водитель, подъезжая, показывал весовщице два или четыре пальца, и та проставляла в своем контрольном журнале вес на соответствующее число центнеров меньше. На маршруте водитель уже сам знал, где он должен скинуть лишние поддоны с московской колбасой.
И не было никакой кампанейщины, связанной с этой осужденной весовщицей. Просто разбился на своей личной «Волге» Колька Пряник – Прянишников, ремизовский водитель: ехал к себе домой в деревню, в Афонино, и воткнулся в стоящий у обочины трактор – темно было. А денег при нем оказалось столько, что дознаватели из ГАИ побоялись к ним прикасаться и вызвали ребят посерьезнее: шутка ли сказать – мешок с деньгами. Ну и бумажки разные здесь же в машине были у дурака Пряника, где все было прописано черным по белому и про весы, и про все магазины. Магазины-то отбоярились: у них все накладные чистые, а вот весовщицу наказали – нашлись свидетели.
Приятной новостью для Сергея оказалось то, что у него теперь были два подшефных магазина, через которые он имел право отоваривать по госценам своих друзей и нужных для производства людей до пятнадцати человек в день. Надо только заранее дать в цех заявку на формирование набора. На следующий день в первом гастрономе, где директором Мария Михайловна, или в магазине для инвалидов напротив Дома партпроса ваш Собакевич или Плюшкин получит все, что ему надо на неделю сытой жизни: печень, языки, вырезку, копченую и вареную колбасу, сосиски и даже бычьи яйца. Правда, дефицит, как копченая шейка, это – лишь в экстренных случаях.
В один из первых дней Сергей познакомился и с Колей Сандомирским. Выпивали в кабинете у Глинки «Посольскую» водку арзамасского разлива и закусывали собственной краковской колбасой. Обэхээсник крепко набрался, стучал кулаком по столу и, скрипя зубами, рычал: «Я вас всех посажу!» На что Леня тихо и грустно говорил ему: «Плохие шутки у вас в управлении, товарищ капитан!»
