Штурмбаннфюрер подошел к массивному старинному письменному столу с двумя тумбами, который занимал чуть ли не добрую половину его кабинета, сел в кресло. Придвинув к себе телефонный аппарат, набрал номер центральной радиостанции абвера под Берлином и назвал дежурному свой личный код. Его соединили со старшим смены операторов радиосвязи: они постоянно прослушивали эфир на частоте группы Яковлева, которая этой ночью была выброшена на парашютах в советский тыл:
— Говорит Скорцени, да, по группе Крота! Ничего? Ладно, держите меня в курсе — если выйдут на связь, сразу сообщите моему дежурному во Фриденталь. Отбой!
Он положил трубку и задумался: «Начало активной фазы операции не очень хорошее, однако время еще есть, подождем. Есть и резервная группа, так что „игра продолжается“, как любит выражаться мой шеф Шелленберг».
Скорцени уже звонил десять минут назад в «двухсотую» эскадрилью люфтваффе и успел переговорить с командиром экипажа «Юнкерса-52», производившим доставку и выброску парашютистов Яковлева. Майор Юргенс, которого Скорцени знал лично, объяснил, что десантирование прошло нормально и в расчетной точке в два часа ночи ничего подозрительного на земле экипаж не заметил. Говоря откровенно, Скорцени не очень доверял большинству русских, воевавших на стороне Германии, но вот Яковлев на удивление быстро расположил его к себе и вызвал доверие, а штурмбаннфюрер очень редко ошибался в людях…
Он снова взялся за телефон и набрал номер приемной начальника Главного управления имперской безопасности на Принцальбрехтштрассе.
— Приемная обергруппенфюрера СС Кальтенбруннера, дежурный офицер Шульц! — четко отрапортовали на том конце провода.
— Говорит штурмбаннфюрер Скорцени. Мне назначено на восемь утра, нет ли изменений?
— Минутку, — было слышно, как дежурный шелестит страницами журнала, — да, все без изменений, генерал ждет вас ровно в восемь на совещание.
Майор откинулся в кресле, глянул на часы: без пяти шесть, время еще есть. От местечка Фриденталь, где в небольшом старинном охотничьем замке и в окружающих его постройках располагался со штабом диверсионный отряд Скорцени, до Берлина не более часа езды на автомобиле. Он встал, прошелся по кабинету, где помимо письменного стола у стены находился обтянутый кожей диван, на котором в последнее время частенько приходилось ночевать. Рядом, на небольшой тумбочке, стоял радиоприемник фирмы «Телефункен». Скорцени включил его, повертел ручку настройки, поймал Париж — там уже были англо-американские войска. Передавали веселую музыку, кажется, оркестр Гленна Миллера; майор послушал минут пять, потом выключил радио. Подошел к большому металлическому сейфу слева от окна, достал из кармана связку ключей и открыл тяжелую дверцу. Взял с верхней полки картонную папку с шифром «совершенно секретно» в правом верхнем углу, озаглавленную: «Личное дело агента». Ниже, более мелкими буквами, шла надпись латинским шрифтом: «Яковлев Александр Николаевич». Рядом, в скобках, полное имя было написано по-русски, а в следующей строке — на немецком, как и дальнейшее содержание документа: «Агентурная кличка Крот, личный номер 88-25026».
Штурмбаннфюрер сел на диван с папкой в руках, закурил, потом неспешно начал перечитывать уже знакомое ему содержание, еще раз мысленно выделяя основные моменты:
«Родился в 1916 году в Москве. Русский. Единственный ребенок в семье. Отец — дворянин, полковник царской армии, участник Первой мировой войны и Георгиевский кавалер — впоследствии служил в Белой армии у генерала Врангеля в Крыму. Расстрелян большевиками в 1920 году… Воспитывался матерью. Мать — из богатой купеческой семьи, верующая, второй раз замуж не выходила… Окончил школу-семилетку, потом механический техникум. Работал в Москве на автозаводе: старшим мастером, заместителем начальника цеха. До войны в армию не призывался, как технический специалист оборонной промышленности получил отсрочку (бронь). Беспартийный…»
«Ничем не примечательная биография, — в очередной раз подумал Скорцени, — кто знает, если бы не война, прожил бы господин Яковлев серую жизнь рядового заводского служащего».
Роковая дата 22 июня 1941 года, когда Германия напала на Советский Союз, круто изменила и поломала судьбы миллионов людей, в том числе Яковлева. В числе других мужчин призывного возраста он был мобилизован в Красную Армию и отправлен на фронт. А дальше, как следовало из материалов «Дела», в январе сорок второго добровольно перешел на сторону немцев и сдался в плен германской армии под Ленинградом. Мотивы этого поступка он изложил собственноручно (листок с его показаниями был подшит тут же):
«…Я не помню своего отца, но слышал о нем много хорошего по рассказам мамы, а также воспоминаниям ее брата, моего дяди. Все, что я узнал об отце, характеризует его как кристально чистого и замечательной души человека. В 1920 году его убили (расстреляли без суда) красные большевики-комиссары. Моего родного дядю, которого я очень любил и уважал, в 1937 году арестовали и вскоре тоже расстреляли как „врага народа“. Так как на нашей семье стояло клеймо членов семьи белогвардейца (отец воевал в Гражданскую войну в Белой армии у барона Врангеля), то мы с мамой жили в постоянном страхе: многие наши знакомые, особенно из „бывших“ — царских офицеров, купцов, священников, были репрессированы Советской властью, сгинули в сталинских тюрьмах и лагерях. Поэтому еще с юношеских лет я возненавидел большевиков-коммунистов. Желаю сражаться на стороне Германии за свержение безбожного сталинского режима, за Россию — без коммунистов и комиссаров!»
«Коротко, но убедительно. Настроен крайне антисоветски! — задумался Скорцени, анализируя прочитанное. — Такие вот „идейные“ — самые надежные и ценные наши агенты. Конечно, их немного, в основном среди перебежчиков и предателей попадается всякая шваль: за пайку хлеба мать родную продадут. Но в данном случае мотивация другая, антибольшевистская — нет, не зря я выделил именно Яковлева. Вот, например, пишет: „безбожный сталинский режим“ — тут явно влияние верующей матери между строк проглядывает, такое трудно „наиграть“. Да и остальное написано, скорее всего, вполне искренне — на „подставу“ все это не похоже».
Далее штурмбаннфюрер просмотрел остальной материал, который, впрочем, был ему уже знаком:
«После проверки в фильтрационном лагере, с апреля по октябрь 1942 года — учеба в разведшколе абвера в г. Борисов (Белоруссия). В период учебы в разведшколе и после ее окончания в числе других курсантов неоднократно привлекался к участию в антипартизанских акциях в составе батальона вспомогательной полиции…»
«…В ноябре сорок второго первая заброска в советский тыл — на Московский железнодорожный узел для сбора разведданных. Благополучно вернулся через четыре месяца. Награжден медалью „За храбрость“. Далее состоял на службе шифровальщиком при объединенном штабе „Валли“, которому подчинялись все абверкоманды на советско-германском фронте…»
«…Январь-апрель 1944 года — вторая „ходка“ в дальний советский тыл. Доставил на Урал посылку с деньгами, документами, питанием для рации особо доверенному агенту немецкой разведки под псевдонимом Доктор. Награжден второй медалью „За храбрость“, произведен в чин фельдфебеля вермахта».
