— Ты замучила меня, замучила меня, — пожаловалась эта
неблагодарная, когда я ей разрешила наконец покинуть Маркизову Лужу.
— Зато какой румянец! — порадовалась я. — Не пропал даром
мой труд.
Алиса же, глупая, рассердилась:
— Какой румянец? Я синяя! Я синяя! Синева и в самом деле
имелась, но румянец все же преобладал.
— Не опошляй моих чаяний, — посоветовала я. — Лучше побегай
по берегу, укрепи сердце да заодно и согрейся.
Алиса взбунтовалась:
— Нет, я лучше буду лежать.
Она рухнула на согретые солнцем камни и подставила мягким
северным лучам свою красивую бронзовую спину. Мне ничего другого не оставалось,
как пристроиться рядом. Там и продолжила лекцию. Рассказывая о здоровом образе
жизни, я не спускала глаз с Алисы. Она снова хорошела прямо на глазах, но я
отметила, что в этот раз гораздо медленнее.
«Сегодня уже поздно, — подумала я, — а завтра надо бы
отвезти ее в Сестрорецк, на мою дачу, да погонять там хорошенько. Пускай Алиска
окончательно в себя придет и заодно выполет всю сорную траву — разрослась по
всей даче безбожно».
Так я и поступила. На следующий день мы отправились в
Сестрорецк. Моя дача — сумасшедшее количество бурьяна, то есть, я хотела
сказать, земли, а в центре трехэтажный дом, и все уже много лет без присмотру.
Можно представить, сколько у Алиски образовалось дел. Про Германа она намертво
забыла. Начали мы с дома. Я с удивлением выяснила, что Алиска великолепно моет
окна и еще лучше полы.
— Ты даже можешь этим зарабатывать, — похвалила ее я.
Когда дом засиял чистотой, мы перебрались в сад. Передать не
могу, сколько Алиска выполола там сорняка. Я только диву давалась, откуда
бедняга силы берет. Потом она подмела дорожки и, пока я трепалась по телефону с
тетушкой Ниной Аркадьевной, расписывая ей ужасы дачной жизни, Алиска даже
замахнулась на заброшенный бассейн — попыталась его от позапрошлогодней листвы
очистить. Тут уж я запротестовала:
— Хватит! Оставь что-нибудь на следующий раз. Пойдем лучше в
дом пить кофе.
Но и в доме Алиске покоя не было, так бедняжка разошлась. В
столовой она случайно заметила, что в шкафчиках полнейший беспорядок, и, пока я
кофе пила, занялась сортировкой посуды. Я ободряла ее восхищенными возгласами.
Поздним вечером мы, усталые, но довольные, вернулись в
Питер. Я еще держалась кое-как, Алиса же просто валилась с ног. Но как она была
хороша! Хороша снова!
Утром нас истошным криком разбудила Марго.
— Он побежал! Побежал! Видите? Видите? — кричала она.
Мы с Алисой вскочили с кровати да прямо в ночных рубашках и
бросились в прихожую. Марго стояла на лестничной площадке и, лихорадочно
жестикулируя, разговаривала с Симочкой, к которой я и обратилась, как к
человеку трезвому, даже разумному.
— Кто и куда побежал? — пытливо спросила я.
Симочка пожала плечами и выразительно посмотрела на Марго,
мол, какой с нее спрос?
Марго, заметив взгляд, надулась и, грохоча ведрами,
прошествовала в оранжерею. Оттуда тотчас донеслось ее заунывное бормотание:
— Да возвратится зола к источнику живых вод, и да сделается
земля плодородной, и пусть жизнь производит дерево посредством трех имен,
которые суть Нетзах, Ход и Иезод, вначале и в конце, через Альфу и Омегу,
которые заключаются в духе Азота. Аминь.
На лице Алисы появилось благоговение, а мы с Симочкой
переглянулись.
— Что это она там заговаривает? — подозрительно спросила я.
— Растения, наверное, — с важным видом пояснила Алиса. —
Слышала же, речь идет о золе, о дереве.
Симочка покачала головой и спросила:
— Здесь кофе еще угощают?
— Угощают, — заверила я.
И мы отправились пить кофе. Симочка с удивлением отметила:
— Алиса, ты сегодня великолепно выглядишь.
— А все потому, что пропала хандра, — с гордостью сообщила
я. — Алька погибает от безделья.
— Сама же запретила мне работать, — буркнула Алиса.
Я рассмеялась:
— Ха! Работать! Картины малевать! Это она называет работой!
Симочка хотела что-то сказать, судя по выражению лица,
вступиться за Алису, но, слава богу, ей помешала Марго. Она снова истошно
завопила:
— Он побежал! Побежал!
Мы дружно бросились в оранжерею. Марго забилась в угол,
прикрылась ведром и, тыча пальцем в пол, неистово орала:
— Он побежал! Побежал!
Алиса испуганно таращила глаза, Симочка с трудом прятала
улыбку, я же спросила:
— Кто побежал? Человечек в черных чулках?
Марго отрицательно помотала головой и заговорщицки
прошептала:
— Нет, в платьице с кружевами и рюшами.
— Что? — удивились мы хором.
— В платьице в горошек, — повторила Марго. — С кружевами и
рюшами. Симочка удивилась:
— В платьице? В горошек? Почему же тогда — он?
— Потому что гомик, — пояснила Марго. И над нами нависла
тишина.
— Тварь это воздушная, — стекленея глазами, поведала Марго.
Признаться, мне стало жутко. «Как Алиса не боится с ней в
доме оставаться?» — удивилась я.
А Марго осенила крестным знамением углы оранжереи и
забормотала:
— Пусть будет Михаэль предводителем и Сабтабиель моим рабом
в свете и светом. Пусть сделается слово моей внешностью, и я повелю духам этого
воздуха и обуздаю коней солнца…
— Марго! — крикнула я ей в ухо, — это тебя уже пора
обуздывать! Пора Фаину вызывать!
Она абсолютно никак не отреагировала, продолжая свое:
— Пентаграмматоном и именем Иеве, в которых сосредоточено
сильное желание и чистая вера.
Аминь.
Алиса смотрела на все это безобразие с легким обожанием и
снисходительной улыбкой.
Дурдом какой-то!
Судя по всему, Симочка такого же мнения была.
— Та-ак, — сказала я, — ну вы тут оставайтесь, а мне домой
пора.
Оставив Марго в оранжерее, мы, минуя безжизненную
мастерскую, спустились в столовую, допили кофе, и я начала собираться.
— Пойду и я, — сказала Симочка, поднимаясь. — Не провожайте.
Она вышла, мы же с Алиской начали прощаться — у нормальных
женщин на это порой уходят часы. Я только хорошенько разогналась пожелать
здоровья Алисе, как из прихожей раздался крик. На этот раз кричала Симочка. Мы
с Алисой бросились к ней. Побледневшая Симочка стояла, прижавшись к стене.
Глаза ее испуганно сверлили пол, на котором, кроме ковра, ничего не было.
