Остается Карина. Карина?
Смешливая, веселая Карина хороша колоритной восточной
красотой: на смуглом лице огромные армянские глаза с длинными пушистыми
ресницами. Слегка крупноватый нос и пунцовые губы очень красивого рисунка,
пышные, потрясающе густые волосы.
Карина всегда имела успех у мужчин, но, в отличие от Нюры,
никогда этим успехом не пользовалась. Ее страстная натура не терпит
меркантилизма. Многие считают Карину порочной, но это не так. Она искренне
бросается в пламя любви, горит там, затем некоторое время умирает на руках
подруг, а потом возрождается, ищет и очень быстро находит новое пламя и
бросается в него.
«Карина слишком искренний человек, — решила я. — Она не
сможет нанести удар из-за угла».
И все же кто-то травит Алису!
* * *
На следующий день мы с Симочкой отправились в больницу к
Алисе. Я была удивлена, встретив там всех, из-за кого не спала ночью. Всех,
кроме Фаины.
— Почему Фаина не пришла? — спросила я у Лоры.
Она только махнула рукой. За Лору ответила Карина.
— Ты же знаешь нашу Фаню, — сказала она. — Ругается на чем
свет стоит и всех нас дурами называет.
«Странный ответ на вопрос», — подумала я, но больше
допытываться не стала.
Зато Лора, Нюра и Карина очень интересовались, чем
отравилась Алиса. Впрочем, я тоже хотела это знать и узнала. Доктор сказал:
— Лекарством. Милиции будем сообщать? Алиса испугалась и
замахала руками.
— Ни в коем случае! — закричала она. — Зачем нам милиция? Я
сама переборщила с таблетками.
Алиса понятия не имела, с какими именно таблетками она
переборщила, но почему-то доктору это не показалось странным.
В тот же день я забрала Алису домой, уложила ее в постель и,
оставив под присмотром Симочки и Маргуши, отправилась к Фаине.
Всем известно — найти Фаину можно только в психиатрической
клинике, где она упивается общением со своими психами, называя это научной
деятельностью. Там я ее и нашла. Вошла в кабинет и сразу же возмутилась:
— Почему ты, бессердечная, не навестила Алису?
Фаина грустно посмотрела на меня своими большими коровьими
глазами с редкими, кое-как торчащими ресницами и спросила:
— Мархалева, какая муха тебя укусила?
— Не выкручивайся! Отвечай: почему ты не пришла в больницу к
Алисе?
Фаина хлопнула себя по ляжкам и пробасила:
— А то сама не знаешь! Потому что у меня психи! Они, в
отличие от Алиски, и в самом деле больны! Алиска же всю жизнь угасает, но
только не угаснет никак. Мы все уже старые бабы, она же все девочкой
прикидывается. Причем с успехом!
Такое бездушие меня возмутило.
— На этот раз Алиса действительно больна! — воскликнула я. —
Ее отравили, и, кстати, пострадала не одна она.
Фаина напряглась:
— А кто еще?
— Котенок! Вместе с Алисой отравился и котенок, мой Шустрик.
— Ерунда! — пробасила Фаина. — Все выдумки твои, Мархалева.
Никто котенка не травил. Я вспылила:
— Ерунда? От чего же, по-твоему, сдох этот бедный котенок?
— От старости.. Я опешила:
— От старости?
— Да. Только отпетый кретин назовет котенком того дряхлого
кота, который доживал последние дни у Алисы. И все, Мархалева, хватит, ты не
знаешь, куда время убить, а у меня психи. Иди, не беспокой врача по пустякам.
— Ну ты, Фаня, и фрукт! — возмутилась я. — Даже не
поинтересовалась, зачем я пришла, а уже гонишь.
Фаина надела очки, свирепо и внимательно на меня посмотрела
и пробасила:
— Ну, говори, за каким чертом приперлась? Надеюсь, не за
тем, чтобы пригласить меня на похороны престарелого котенка.
Передать не могу, как разозлилась на эту грубиянку, но из
любви к Алиске сдержала себя. Давая урок вежливости, произнесла:
— Фаина Львовна, пользуясь нашим знакомством, хотела вас
попросить позаботиться о нашей общей подруге. Вы в медицинских кругах личность уважаемая
и известная, что может быть весьма полезно при выборе доктора для нашей любимой
Али…
Продолжить я не смогла: испуганно вздрогнув, застыла как
парализованная.
— Вон! — проревела она, швыряя в меня дыроколом. —
Издеваться надо мной?! Во-oн!
Вот как на некоторых образованных людей действует обычная
вежливость — до исступления можно их довести.
Я выскочила из кабинета Фаины и бежала с завидной скоростью.
Лишь в вестибюле клиники опомнилась и поняла, что забыла в кабинете свою
сумочку, в которой и деньги, и документы, и много-много всего, абсолютно
необходимого современной женщине.
Тут же обнаружилось, что вернуться за сумочкой я не могу по
очень веской причине: до смерти боюсь эту сумасшедшую Фаинку. Кто знает, что
еще ей в голову взбредет? А вдруг она дойдет до рукоприкладства?
Однако выбора не было. После минутных колебаний я набралась
храбрости и вернулась. Робко приоткрыла дверь, безмолвной тенью просочилась в
кабинет и… с трудом удержала крик изумления. Фаина сидела уже не за столом, а
на диване. Рядом с ней пристроился симпатичный мужчина интеллигентного вида.
Фаина с нежностью держала его руки в своих крепких и волосатых руках, а взгляд
ее выражал такую безграничную любовь, на которую, пожалуй, не способна и я.
Симпатичный мужчина платил Фаине тем же, смотрел на нее с робкой влюбленностью.
Если бы не полосатая пижама, отличающая психов, клянусь, подумала бы черт-те
что. Да и любой подумал бы.
Несмотря на то, что я вошла в кабинет и уже с тоской
поглядывала на сумочку, лежащую на столе, эта сладкая парочка меня не замечала,
так голубки увлеклись своими отношениями.
Пользуясь их увлеченностью, я попробовала сделать несколько
шагов к столу, но Фаина увидела меня и гаркнула:
— В чем дело, Мархалева?
Втягивая голову в плечи, я пробормотала:
— Сумочку забыла.
— Сумочку? Так бери и уходи, — смягчаясь, посоветовала она.
Я тут же сообразила, что обижать меня в присутствии этого
психа она не станет. Сообразила и сразу почувствовала себя уверенней. Сумочку
взяла, но уходить не спешила. Подошла к дивану и поздоровалась с психом,
собираясь, пользуясь случаем, продолжить с Фаиной прерванный разговор. Она
нахмурилась и спросила:
— В чем дело?
Я лучезарно улыбнулась, а псих обрадовался. Он выпростал
руки из лап Фаины и, как ребенок, потянулся к моему воротнику, точнее к
бутоньерке, приколотой к нему, — в ней были незатейливые цветы шиповника,
рекомендованные мне цветочницей. Она заверяла, что все простое нынче в моде, и
даже советовала купить букетик сорняка, на что я не решилась. Однако тут же
выяснилось, что промахнулась я и с шиповником. Этот болван, простите, псих,
протянул руки к моим цветам и с восторгом воскликнул:
