Сколько лун ждать звездного взлета? О, сколько лун!
Воцарились на небе звезды. Разлетелись узором созвездий.
Небо в плен их втянуло вечный.
Сколько лун ждать звездного часа? О, сколько лун!
Тщетно Мастер молил Небо. Умолял возвратить душу.
Небеса отличает бесстрастье!
Тысячу мер нефрита сложил Атуэй к краю свода.
Скорбел о души утрате. В ответ шелестела вечность.
Что для вечности смертный?!
В месяц Белого Ягуара, в пору Змеиных Перьев, спустилась с
небес рабыня, похитив Мастера душу.
На остров Вечной Печали легко опустил ее ветер, лаская
вздохами кожу.
По следам памяти предков направил свой парус Мастер. На
острове Вечной Печали — сыскать удалось беглянку.
Прикрыла лицо рабыня.
— Сколько ждать тебя, Мастер? Сколько лун одиночеству
светят? О, сколько лун!
— Долог миг ожиданья. Ты же. Мастер, не знаешь спешки.
Не меня ты ищешь. Забаву!
Сколько лун искупят разлуку? О, сколько лун!
Обогрел ее взглядом Мастер. Вплел в янтарные косы Верность.
Улыбнулась рабыня. Взглядом обогрела лицо Атуэя. Омыл он
нежностью масла ее обнаженное тело.
Подняла их ладья на гребень. Унесла за черту свода.
Стража полночью их схватила. Смерть, Пернатого Змея милость,
обещала за преступленье.
За разврат! За святотатство!
Перед казнью плечо рабыни украсил искусно Мастер. Нарисовал
созвездье.
— Татуированная Аматтальма, — Мастер назвал ее имя. — Ты
обретешь свободу! Любовь моя больше безумья. Любовь моя выше смерти.
Не думай! Ступай к звездам.
Смахнула слезу Аматтальма. Ступила на звездный полог.
Прикрыли лучами звезды исчезнувшую Аматтальму.
Уберегли от смерти!
Уберегли от неволи!
В Землю Вечной Любви опустили.
Опал серым пеплом Мастер, сожженный яростью Неба. Сдул ветер
горных ущелий прах души Атуэя.
Долго ль ждать, чтоб новые звезды обогрели ушедших в
Вечность?
Долго!
Пабло закончил рассказ, и девушка успокоилась. Улыбнулась.
Даже грабитель показался ей не таким страшным. Она выглянула из-за колонны, с
интересом рассматривая его. Он тряхнул головой, бейсболка соскочила, обнажив
странной формы череп, обритый наголо.
— Вы иностранка, — сокрушенно сказал Пабло. — Мне стыдно,
что Мексика встретила вас так неласково. Вот, возьмите.
Он протянул девушке нефритовый пояс, сверкнувший
полированным камнем.
— Эта священная вещь придаст вам сил и поможет забыть этот
ужасный день, — прошептал Пабло.
— Нет! — в голос закричала девушка, не зная, почему и от
чего она отказывается. — Нет!
Грабитель даже не взглянул в ее сторону. Пабло же быстро
застегнул пояс на талии девушки.
Ее охватило чувство покоя и отрешенности.
С улицы, между тем, донеслись звуки полицейской сирены.
Грабитель подхватил сумку с деньгами и скрылся в чреве банка.
* * *
Дома отец застал ее погруженной в раздумья. Перед дочерью
лежали красивейшие вещицы из нефрита. Она поостереглась рассказывать, что это
подарки, полученные при очень странных обстоятельствах.
— Купила нефрит, — заметил отец. — Правильно. В этом камне
душа Мексики. Конкистадоры испытали потрясение, узнав, что индейцы ценят нефрит
значительно выше золота.
Глава 22
— Алиса, что происходит? — спросила я, обнаруживая себя
лежащей на незнакомой кровати в незнакомой комнате.
Осмотрелась. Прикроватная тумбочка, шкаф, потертый коврик,
старый телевизор. На тумбочке белые цветы — великолепный свежий вереск.
— Где я?
— Ты в больнице, — всхлипывая, сообщила Алиса. — Отравление
лекарством, сумасшедшая доза. Жидкость только спасла. Огромное количество
жидкости. Ты много пила, много пила.
Я вспомнила посиделки у Карины, у Нюры и Лоры — все они
сопровождались обильным чаепитием. Фаина угощала меня кофе. Действительно много
пила, вот и думай теперь, какая стерва меня отравила.
— Соня, — хлюпая носом, пропищала Алиса, — тебя Фаина
чем-нибудь поила?
— Кофе у нее пила. Кстати, когда меня вытащили из сетки, я
потеряла сознание, а очнулась уже в ее кабинете, на диване.
Алиса схватилась за голову:
— Соня! Это она! Пока ты была без чувств, она как-то
запихнула в тебя это лекарство.
Как тут не призадуматься? Я призадумалась и пришла к выводу:
«Слишком Фаина умна, чтобы действовать так прямолинейно. Отравил меня кто-то
другой, скорей всего Нюра. Или Карина. А может, даже и Лора».
Прислушавшись к своему организму, я поняла, что почти
здорова, не считая легкой слабости. Но она сразу пройдет, как только я займусь
делом.
— Где моя одежда? — спросила я. Алиса кивнула на шкаф:
— Там.
Я вскочила с постели, резво забросила себя в костюм и пришла
в восторг — юбка с меня сползала, пиджак болтался как на вешалке.
— Здорово мне кишки промыли, — похвастала я. — Хоть бери и
каждый день травись! Худит получше всякой диеты.
Алиса с ужасом уставилась на меня.
— Доктор прописал тебе постельный режим, постельный режим, —
лепетала она.
— Режим буду соблюдать ночью, — пообещала я, выбрасывая из
бутоньерки старые цветы и втыкая в нее стоящий на тумбочке вереск.
— Соня, — взмолилась Алиса, — скажи хоть, куда ты собралась?
Я удивилась:
— Как — куда? Разумеется, к Фаине.
— Она добьет тебя! — запаниковала Алиса. — Соня, прошу,
сейчас же уезжай! Уезжай в Москву, пока еще жива! Я не хочу тебя потерять!
— Я тебя тоже терять не хочу, но кто-то из этих кикимор,
твоих подруженек, спит и видит, как бы с тобой расправиться. Поэтому я и не
поеду никуда, пока до правды не докопаюсь.
Алису не устроил такой ответ. Она вцепилась в меня и
принялась с жаром уговаривать. Я, конечно же, сопротивлялась. Алиса все доводы
перебрала, но так и не доказала, что мне пора возвращаться в Москву.
