Черное дымящееся зеркало — око вселенной, великий бог
Тескатлипока.
Ей что-то вложили в рот, и она проглотила это. Она знала,
что проглотила, — частицу сердца прежней богини Аматтальмы. Земного воплощения
великой и любящей все живое Масатеотль.
Когда-то так же поступят и с ее сердцем!
Она это знала.
Она теперь знала все.
Глава 27
С камнем на сердце я отправилась к Нюре. С одной стороны,
после признания Лоры я даже некоторое облегчение испытала, поскольку исчезли
последние сомнения. Теперь я уверена была, что Алису травит Нюра. Но, с другой
стороны, было обидно за подругу: ужасный образовался у нее бедлам. В какой
закоулок жизни ни загляни, везде хаос и безалаберщина.
То ли дело у меня: с мужем помирилась, про своих подруг всю
подноготную знаю… Так жить и надо. И, главное, чтобы никаких тайн. А то, что
сотворила со своей жизнью Алиска, просто ни в какие ворота не лезет.
Но вернемся к Нюре. К ней я пришла с четким мнением и потому
в настроении была весьма решительном.
— Абсолютно точно знаю, что у тебя роман с Германом, — уже
привычно заявила я.
Нюра удивилась, и, к моей досаде, удивилась искренне, — уж в
таких вещах я дока, никогда не ошибусь, шкурой фальшь чувствую.
— С чего это ты взяла? — спокойно спросила она. — Лестно,
конечно, посоперничать с Алисой, но хотелось бы и аргументы услышать.
Как вы понимаете, из аргументов у меня была только одна
уверенность, что другие подруги на роль пассии Германа не подходят, поэтому я
ответила:
— Алису кто-то травит, но это не Фаина, не Карина и не Лора.
Следовательно, ты.
— Оч-чень веский аргумент, — рассмеялась Нюра. — Если
скажешь, зачем мне это понадобилось, то, возможно, я тебе и поверю.
Она-то мне, может, и поверила бы, а вот я уставилась на нее
и глазам своим верить отказывалась. Уж очень она изменилась. В прошлый раз
безумствовала, ругалась, бросалась на меня, душила, а теперь само спокойствие.
Что с ней случилось?
— Кстати, — спросила я, — как твое самочувствие? Помнится,
ты жаловалась на здоровье, что-то про отравление говорила.
Нюра усмехнулась:
— Про отравление я не говорила, но после нашего разговора
действительно почувствовала недомогание, а тут еще эта история с Алисой —
любому на ум придет… Короче, я испугалась.
— А сейчас?
— А сейчас все прошло. Понимаешь, я очень мнительная.
Несложно было догадаться, откуда ветер дует, поэтому я
поинтересовалась:
— Это Фаина тебе разъяснила? Нюра кивнула:
— Да. Нервное, все нервное. Ты разворошила прошлое,
нахлынули воспоминания, они тяжелы, а нервы мои слабы…
Пока Нюра в подробностях расписывала свои ощущения,
связанные с душевными переживаниями, я мучительно ломала голову над тем, как бы
половчей ее прищучить. Голову-то я ломала, а прежняя уверенность меня покинула.
"Какая-то Нюрка бесцветная, — разглядывая ее, думала я,
— не похожа она на женщину, окрыленную преступной любовью. И вообще, зачем ей
Герман? Жизнь налажена, круг друзей обозначен, место в обществе определено.
Рушить все из-за какой-то престарелой любви? Друзья отвернутся, сотрудники
осудят, соседи… Ой, нет. На такие подвиги Нюрка и в юности не была способна.
Что-то я перемудрила.
Но про анонимку-то она каким-то образом знает. Тут одно из
двух: или написала ее сама, или разболтал Герман. А где мужчина становится
болтлив? Конечно же, в постели. Значит, Нюра с Германом в романе", —
заключила я.
Однако, послушав, как увлеченно описывает она покалывания в
печени, вывод можно сделать только один: никаким романом здесь и не пахнет.
Разве окрыленная чувствами женщина станет распространяться про тяжесть под
лопаткой и спазмы в желудке?
— Нюра, — между спазмами и лопатками спросила я, —
признавайся, зачем ты написала вторую анонимку? Хитрая, выкрала у Алиски старую
и состряпала точно такую же из вырезанных газетных букв.
Вопрос застал ее врасплох. Нюрка опешила и… раскололась.
— Как ты узнала? — спросила она и, сообразив, что попалась,
тут же ругнулась:
— А-а, черт! Я торжествовала; Нюрка злилась.
— Мархалева, что ты пристала, как банный лист?! — невольно
подражая Фаине, закричала она. — Прям мания у тебя чужое грязное белье
ворошить!
Мне стало обидно.
— Полагаешь, исключительно из спортивного интереса лезу в
это дерьмо? — возмутилась я.
Но Нюрка продолжала развивать наступление.
— Мархалева, ты мне надоела, — заявила она. — Еще немного, и
на дверь тебе укажу.
— Что-о? Ты укажешь мне на дверь?
— Да! — отважно заявила Нюрка, ставя руки в бока. — Укажу!
— Как бы потом не пожалела, — демонстрируя презрение,
заметила я. Нюрка насторожилась:
— А что ты мне сделаешь?
Не покривив душой, я призналась:
— По части пакостей способна на многое. Ломать не строить,
знаешь сама. Так что лучше пользуйся моим миролюбивым расположением.
Нюрка фыркнула, но промолчала.
— Подумай сама, — продолжила я, — Алиску кто-то травит, и
если ты считаешь себя хорошей подругой, то могла бы и добровольно помощь в
расследовании оказать. Кстати, меня тоже кто-то травил.
— Ха-ха! — закричала Нюрка. — Не получится, Мархалева, мне
ты дела не пришьешь!
Не обращая внимания на реплику, я деловито продолжила:
— Дабы не возбуждать уголовного дела, в больнице я сказала,
что отравилась сама. Но еще не все потеряно, к этой теме можно и вернуться.
Нюрка вскочила и с напором воскликнула:
— Не запугаешь! Не на ту нарвалась! Кого угодно запугаю
сама!
Я усмехнулась и сказала:
— Не думаю, что для твоей карьеры мои признания милиции
будут полезны, ведь дурно мне стало после того, как отведала твоего угощения.
Нюрка сбавила обороты.
— Чего ты хочешь? — спросила она.
— Правды!
Она закатила глаза:
— Господи, да какой еще правды? Алиску я не травила даже
тогда, когда она Германа у меня отбила, так зачем мне это теперь?
— Но анонимку-то ты писала, — напомнила я. — Значит, была
причина.
