«Скоро человечков видеть начну», — рассердилась я.
И тут меня осенило.
«А не в этих ли цветочках дело? Что там ботаник говорил?
Фиалка свободы? Кстати, что-то нет ее, а ведь сегодня еще здесь, в холле,
была».
— Маргуша, — спросила я, — куда подевались те коричневые
цветочки?
— В оранжерею их отнесла, а эти, черные, спускаю. Как раз
расцвели, — просветила меня Марго. — А в чем дело?
— Да вот думаю, не выбросить ли их нам, пока Алиса не
вернулась? Что-то не нравятся мне они. Лицо Марго отразило яростный протест.
Стало очевидно, что со стороны Алисы мое предложение встретило бы гораздо
меньше возражений.
— Что? — завопила Марго. — Мои цветы?! Выбросить? Я их так
холю, так лелею! Софья Адамовна, креста на тебе нет!
— Холишь? Лелеешь? Дай-ка я на них посмотрю. Много их там
еще у тебя?
И я отправилась в оранжерею. Подъем дался мне не легко.
«Никогда раньше не замечала, — с трудом переставляя ноги,
подумала я, — какая крутая здесь лестница».
Марго, устремившаяся за мной, видимо, поднималась с таким же
трудом, — кряхтела безбожно. В мастерской она взмолилась:
— Ой, Софья Адамовна, погоди. Давай передохнем маленько, а
уж потом поднимемся в цветник.
— Давай, — согласилась я, присаживаясь в любимое кресло
Алисы и с интересом рассматривая снятую с мольберта, отставленную в угол
картину. Работа была еще не закончена.
Туман в голове не помешал мне оценить произведение по
заслугам. Картина завораживала техникой исполнения и сложностью замысла. Это
было одно из тех полотен, которые привели меня в восхищение. Странный,
загадочный пейзаж, рождающий любопытство и тревожный трепет.
Из сумрака, наполненного лунным светом, выступали руины
храмового комплекса, виденного мной где-то в другой жизни, в каком-то ином
времени.
Словно неведомая сила взметнула меня в черное поднебесье.
Оттуда, бесстрастно и величественно, взирала я вниз на каменные сооружения.
Я все видела в этом лунном сумраке. Все отчетливо различала.
Я все знала и все видела. Страшная тайна покоилась где-то в
недрах камня рядом с Великой гробницей. Я знала это, но не смогла бы сказать,
откуда…
«Великая гробница, — с удивлением подумала я, — нет никаких
сомнений, что это не жилье, не храм, а именно гробница…»
С огромным трудом мне удалось стряхнуть оцепенение,
навеянное удивительной картиной Алисы. Я отставила полотно в сторону и
потянулась за другим, тем, что стояло рядом, у стены, натянутое на подрамник.
Эта работа была уже покрыта лаком. Она поражала реалистичностью и глубиной
исполнения, как и прежняя. На этот раз кисть художницы воссоздала на холсте
тропический полдень. Картина дышала жаром раскаленного дня. Крупным планом
надвинулись на меня разрушенные, свергнутые с высоты барельефы со странными
лицами с чуть раскосыми глазами и вывернутыми губами. Из хаоса каменных
обломков в небо вознесся древний храм. Базальтовые колонны, прижатые одна к
одной, образовывали массивное каре, перекрытое тяжелыми гранитными плитами.
Мрачный камень четким силуэтом врезался в побелевшее от зноя небо.
Я вновь перевела взгляд на лица с барельефов, притягивавшие
к себе бесстрастной необычностью. Творения древних скульпторов лежали
разбросанные по ковру из черных и коричневых цветов. У самого края картины, на
переднем плане, цветы оказались прорисованными так четко и тщательно, что я
вскрикнула, узнав их.
— Марго! — спросила я, — посмотри, Алиса тут цветочки
нарисовала. Это не те, черненькие, что ты вырастила?
Подошедшая Марго без всякого трепета вгляделась в тревожное,
почти магическое полотно Алисы. Присмотревшись, она согласилась:
— Да, те, что намалеваны левее — коричневые, а те, что в
самом углу — черные. Точно, наши цветочки.
«Боже мой! — ужаснулась я. — Да этот храм я во снах своих
видела. Не припомню только, до того, как нашла картины Алисы, или после.
Чертовщина какая-то…»
Я мучительно пыталась припомнить, но Марго помешала.
— Пошли в оранжерею, — сказала она, — а то пить хочу, спасу
нет.
Мы поднялись в оранжерею, превратившуюся в кладбище цветов и
хранилище пустых горшков.
Кое-где торчали засохшие ветки, и отовсюду веяло
запустением.
Я ахнула:
— Да здесь настоящий мор!
— Видишь, что делается, — пожаловалась Марго. — Все растения
погибли. Хвороба какая-то на них напала. Я уже и к агрономам их носила, и землю
на проверку таскала, и на вредителей исследовала.
— И что? Нашли что-нибудь? Марго скорбно покачала головой:
— Ничего. Только эти фиалки и живут. Ничего им не делается.
Цветут себе. И вот еще что заметила: как коричневые фиал очки отсюда унесла,
так остальные цветочки сразу погибли. А черные, наоборот, обрадовались и
зацвели.
Я удивилась:
— Унесла? Коричневые? Фиалки свободы?
— Уж не знаю, как их называть, — отмахнулась Марго. — Но
заметила, что они лечебные. Дышится от них легко и ломота в костях проходит.
Еще молиться около них хорошо, всякая нечисть отступает. Я, как только
привидится что, так сразу сюда, к ним. Тут и молитву творю.
Марго с надеждой посмотрела на меня и спросила:
— Может быть, их заваривать можно, цветочки эти коричневые?
Может, лечебные они?
Я вспомнила ботаника Фаины, утверждавшего, Что фиалка
свободы очень редкое растение. Но заваривать их я бы, пожалуй, не решилась, а
потому И Марго не советовала.
— Маргуша, — спросила я, — а откуда здесь взялись эти цветы?
Кто их принес?
— А уж и не знаю. Герман, думаю. Он в основном Алиске цветы
дарит, она их только коллекционирует.
— Ах, черт возьми! — воскликнула я, пулей вылетая из
оранжереи.
Ноги сами несли меня, несмотря на то, что в голове стучало,
в груди молотило, а в глазах метались какие-то всполохи.
Марго помчалась следом за мной.
— Софья Адамовна! Куда ты? — громко топоча по ступеням,
кричала она.
— К Фаине! Мне срочно нужно к Фаине!
В холле я выбросила из бутоньерки старый цветок и вставила
черную фиалку. Запыхавшаяся Марго, с трудом настигшая меня, удивилась:
— Зачем? Она же тебе воняет!
— Ничего, потерплю, — сказала я. — Передай Алисе, что скоро
буду. Пускай обязательно дождется!
К радости моей, Фаина снова гипнотизировала психа-ботаника.
Увидев меня, она по традиции завопила:
