Фаина схватилась за голову. Она хотела что-то возразить, но
слушать ее мне некогда было. Охваченная плохими предчувствиями, я помчалась к
Алисе.
— Мархалева! — прокричала мне вслед Фаина. — Ботаник
утверждает, что фиалка преисподней ядовита. Порошок из ее сухих цветков убивает
наповал! Одно спасение от этого адского зелья — сухие цветы фиалки свободы.
Глава 30
Я мчалась к Алисе с одной лишь мыслью: «Успеть! Успеть!»
Волнения по поводу Марго, представляющей теперь жуткую опасность, отступили на
второй план. В голове билось: доеду или не доеду? В любой миг я могла потерять
сознание, и тогда…
О том, что случится, было страшно даже подумать, потому я
держалась из последних сил. Дорога плясала перед глазами, потные ладони
соскальзывали с руля. Но нога упала на газ. Нога оказалась такой тяжелой, что я
не в силах была ее поднять и неслась как сумасшедшая.
«Успеть! Успеть!»
Я успела. Не помню, как въехала во двор Алисы. Как поднялась
на ее этаж, как ворвалась в квартиру. Она была дома, бедняжка. Такая бледная,
худая, испуганная. Такая беззащитная. Сердце зашлось от жалости.
Она бросилась ко мне:
— Соня!
— Алиса! — закричала я, обнимая ее. — Все дело в цветах! В
черных цветах! Они ядовиты! Ядовиты…
Я твердила и твердила одно и то же, пока силы мои не
иссякли. Алиса поплыла-поплыла, комната закружилась, потолок начал давить и
рушиться на меня…
— Соня! Соня-я-я-я! — доносилось откуда-то из другого мира,
такого далекого и суетного.
Там был свет, там была жизнь. В моем же мире осталась лишь
чернота… И покой. Грозная фиалка преисподней источала миазмы разложения в этой
свирепой тьме, исполненной смертного покоя.
* * *
Каким-то образом я все же не умерла. Открыла глаза и с
ужасом обнаружила, что лежу в спальне, рядом со страшным черным цветком,
расположившимся на тумбочке. Рядом с жуткой фиалкой преисподней. Алиса сидела
тут же. На смертельно бледном ее лице яркой синевой блестели глаза, источающие
боль и сострадание. И еще что-то…
— Не волнуйся, дорогая, — прошептала она, — все будет
хорошо. Сейчас тебе станет легко-легко.
Какой, к черту, легко! На грудь словно плиту могильную
опустили. Хотела закричать, хотела объяснить этой глупышке, моей Алисе, что
надо срочно вынести из квартиры ядовитые цветы. Все до единого.
И я закричала, напрягая все силы. Но… губы лишь
шевельнулись, не издав ни звука. — Алиса, заметив мое волнение, спросила:
— Что? Соня, что?
Из последних сил я выдавила:
— Марго… Алиса кивнула:
— Да, Марго ушла. Домой ушла. Позвать ее?
Я испуганно замотала головой, и Алиса снова
закружилась-закружилась. Однако на этот раз я сознание не потеряла. Повисла в
пустоте где-то между бытием и небытием. Тело не слушалось меня, но в глубинах
рассудка все же таилась мысль.
До сих пор не знаю, что это было: то ли сон видела, то ли и
в самом деле размышляла очумевшими от гнилостных ароматов мозгами. Виделось,
что Марго несет цветы, крича во все горло: «Человечки! Человечки!» Лицо ее
надвинулось, вяло шевеля губами, Марго выросла до необъятных размеров и
принялась ругать и клясть Алисиных подруг. Потом она снова заговорила о своих
человечках.
— Коты! Коты! — вдруг закричала Марго, позабыв о человечках.
— Они погибли! Все коты погибли! В нашем подъезде коты не живут…
«Как-то подозрительно она себя ведет», — вяло подумала я,
вглядываясь в размытый силуэт Марго.
Она удалялась, озираясь, унося под мышкой подарки подруг
Алисы. Она уходила по коридору, обозначенному цветочными горшками, из которых
торчали черные кошачьи хвосты. А впереди спешащей во тьму Марго бодро бежали
человечки, придерживая коротенькими ручками платьица в горох.
Невероятным усилием воли я стряхнула кошмар.
«Стоп! Стоп! Зачем? Герман нанял Марго? Решил избавиться от
Алисы ее руками? Сколько же он заплатил ей? Марго и Герман, они же спелись! Они
решили извести Алису!» — осенило меня.
Но я тут же отбросила эту нелепую мысль.
«Не то, не то, не об этом надо думать. Главное где-то рядом,
но я никак не могу до него добраться, ухватить…»
Марго вновь выплыла из горячечной тьмы, шевеля губами и
подмигивая.
— В платьице в горошек, в платьице в горошек, — бормотала
она, зловеще улыбаясь, — вон, побежал, неужели не видишь?
«Как это сказала Фаина? Ехидная улыбочка? Марго ненавидит
Фаину! Какой же еще улыбочкой она может ее встречать? Нет, Фаина ошиблась.
Марго постоянно бегает по подъезду с цветами. Мало ли куда она их тащила… Не
то, не то, здесь что-то не так. Нужно думать, искать. Ответ где-то рядом… Зачем
Герману такие сложности. Зачем ему травить Алису? Не проще ли развестись? Из-за
квартиры? Из-за денег? Он не жадный. Он уверен в себе, может еще заработать…»
Снова навалился, сковал холодный мрак преисподней и… Я снова
умудрилась вынырнуть в родной и теплый мир. Из сизой пелены выросли стены
спальни, люстра, потолок… Материализовались собственные руки, белые, словно из
алебастра, безжизненно лежащие поверх покрывала.
Скрипнула дверь, мелькнула стройная спина Алисы.
"Нет-нет, — подумала я, — не там ищу. Не там.
Она же ясно сказала, искать надо в Мексике. Кто был в
Мексике? Марго? Нет. Как ее туда занесет? Нет. Думай! Думай быстрей, —
скомандовала я себе, подбадривая угасающее сознание, — иначе…"
Мир снова начал уплывать, но вдруг ясная, четкая мысль
мелькнула, возвращая меня к жизни, давая силы. Мысль эта пронзила как
электрическим током:
"В Мексике была я!
Я!
Как же это сразу не пришло мне в голову? Как не заметила
очевидного…"
Чужой, онемевшей рукой мне удалось нащупать телефонную
трубку, сомнамбулически набрать номер. Хватило сил обрадоваться, услышав
раздраженный голос Фаины.
Каким-то чудом она поняла, кто звонит, и завопила:
— Что с тобой, Мархалева? Что случилось?
— Фа-аня, — прошелестела я. — Спаси меня-я, умираю… Цветок
преисподней…
Фаина что-то кричала, спрашивала, но я уже не могла ее
слышать. Трубка выпала из руки, потолок и люстра вновь закрутились.
«Я была в Мексике! Я. Эх, Алиса, Алиса… Глупая ты моя
Алиса…» — успела подумать я, безразлично глядя на мир своими почти невидящими
глазами.
— А-ли-са… — почти неслышно прошептали мои губы.
