«Держится хладнокровно, еще и шутит, — удовлетворенно подумал Валет. — Похоже, с таким связным не пропаду!» Он не рассчитывал, что человек из Центра доберется сюда в столь короткие сроки и будет ощущать себя столь уверенно. Еще бы! Разведчик без связи никто — бесполезный балласт, винтовка без затвора! Дубовцев хорошо помнил то состояние полнейшего бессилия и абсолютной никчемности, когда осенью сорок третьего, после внедрения к немцам, почти три месяца не имел связи с Москвой…
— Куда пойдем «смотреть товар»? — спросил он повеселевшим голосом.
— Предлагаю ко мне — тут недалеко, минут десять ходьбы. Место надежное.
Валет кивнул, и они свернули в узкую улочку, застроенную одно-, двухэтажными старинными домиками с черепичной крышей. Погода снова испортилась: выглянувшее с утра солнце к обеду затянуло серой пеленой низких тяжелых туч, начался густой снегопад. Причем, как это нередко бывает в здешних краях, неожиданно потеплело, и выпавший снег быстро превращался под ногами редких прохожих в жидкую кашицу. Дубовцев, идущий на полшага сзади, хорошо рассмотрел своего спутника: на вид тому было не больше тридцати; высокий и подтянутый, темные волосы… Горячев же сосредоточенно вглядывался в нумерацию домов — в кривых улочках Старого города (так называли этот район Лиепаи) немудрено было и заблудиться.
Наконец они вошли в подъезд двухэтажного каменного особняка с ободранным фасадом и по темной крутой деревянной лестнице с расшатанными ступенями молча поднялись на второй этаж. Здесь связной открыл одну из двух дверей, выходящих на крохотную лестничную площадку, и напарники оказались в темной прихожей. Горячев закрыл входную дверь на мощный засов и только потом щелкнул выключателем. По длинному узкому коридору со скрипящими половицами он провел Валета в просторную кухню и удовлетворенно сказал:
— Ну вот, теперь можно и пообщаться, господин офицер! Здесь мы одни, в соседней квартире тоже никого.
— Я всего лишь скромный унтер-офицер, — поправил его Дубовцев. — Как говорит мой сосед по каюте: «Курица не птица, унтер не офицер!»
— Мы люди сухопутные, в морских званиях, тем более немецких, не шибко разбираемся. У нас во Пскове моряков отродясь не бывало! — на манер деревенщины-полицая промямлил Горячев.
При этом его физиономия приняла такой комичный вид, что Валет не выдержал и снова рассмеялся — на пару с Горячевым. Потом он подошел и от всей души обнял связного. Чувства Дубовцева можно было легко понять: почти за полтора года разведработы в немецком тылу это был первый человек, прибывший к нему непосредственно из Центра. До сих пор Валету приходилось осуществлять связь с Москвой через безликих «посредников» (например, того самого «седовласого господина», хозяина пивного заведения в пригороде Берлина) или путем «закладки» так называемых «контейнеров» с информацией в специальные «почтовые ящики» (коими могли быть самые непредсказуемые места — такие, как неприметное углубление под сиденьем скамейки в парке или дупло старого дерева).
Горячев же, впервые оказавшись за линией фронта, вдруг в полной мере ощутил то отрадное чувство, когда среди вражеского окружения встречаешь «своего» — такого же, как ты, советского офицера, к тому же коллегу-смершевца, «товарища по оружию». Такой человек в один миг становится для тебя дороже самого близкого друга, так что радость встречи двух разведчиков была взаимной. И еще: оба были молоды, как все солдаты и офицеры Красной Армии, жили предчувствием неизбежной и близкой победы в этой тяжелейшей и такой долгой войне.
Для капитана Горячева эта «командировка» за линию фронта, да еще в самый центр блокированной Курляндской группировки, явилась полной неожиданностью. Ведь еще несколько дней назад он (по его же язвительному выражению) «протирал штаны» в отделе статистики центрального аппарата. И вдруг такой внезапный поворот! Как любил повторять один его знакомый летчик: «Судьба заложила крутой вираж!» Впрочем, Виктор всегда был боевым офицером: на службу в Главное управление его перевели всего месяц назад, да и то после тяжелого ранения. Кстати, когда в Москве рассматривали кандидатов для заброски в Лиепаю, именно недавнее ранение и склонило «чашу весов» в пользу Горячева — на этом настоял многоопытный оперативный работник — полковник Громов. Дело в том, что в «Курляндском котле» для немцев сложилась катастрофическая военно-стратегическая обстановка, и им приходилось отправлять в окопы все свои людские резервы. С целью их пополнения в той же Лиепае проводились регулярные облавы и прочие полицейские акции, в которых агенты гестапо, СД и латвийской полиции (а ими город буквально кишел) тщательно проверяли каждого вновь прибывшего. Окажись на месте Горячева мало-мальски здоровый мужчина — даже с самыми безупречными документами, — после первой же проверки его вполне могли задержать для последующей отправки на передовую. В условиях объявленной Геббельсом «тотальной войны» и «тотальной мобилизации», когда в ряды вермахта и «фольксштурма»
[4]
буквально загоняли все мужское население рейха — от шестнадцати до шестидесяти, — нацисты почти начисто отбросили свои расовые теории. «Под ружье» теперь ставили даже русских из числа так называемых «немецких пособников» — их направляли в части власовской «Русской освободительной армии».
Вот почему полковник Громов, настаивая на кандидатуре Горячева, доказывал сомневающимся руководителям контрразведки: «При наличии настоящего ранения (липовые медицинские справки тут не помогут) мы сможем обеспечить нашего человека достаточно убедительной легендой, которая не вызовет у немцев подозрений — даже если они проведут повторное медицинское освидетельствование. Что касается физического состояния капитана Горячева, то я уверен: мужик он волевой — выдюжит и с заданием справится!..» Конечно, учли и богатый боевой опыт капитана в системе Особых отделов и в контрразведке «Смерш», где за три с половиной года войны он проявил себя как прекрасный офицер-розыскник, лично захвативший более полусотни немецких агентов-парашютистов. Кроме того, еще до войны на курсах Осоавиахима Горячев приобрел специальность радиста…
Расположившись за небольшим круглым кухонным столом, Горячев и Дубовцев негромко обсуждали детали порученного им задания — при этом сразу перешли на «ты».
— Задачки не из легких… — задумчиво произнес Валет, выслушав связного. — Но кое-какие соображения на этот счет у меня уже есть. Вот смотри…
Он достал из внутреннего кармана шинели записную книжку и авторучку — в помещении было прохладно, и они не раздевались, только сняли головные уборы, — вырвал чистую страничку и набросал план базы подводных лодок. Подвинув его Горячеву, пояснил:
— Интересующая нас лодка сейчас на ремонте в пятом доке — это на северной стороне гавани. Место я пометил крестиком.
Далее Дубовцев подробно описал все, что ему удалось выяснить о базе, лодке и ее секретном задании, а также о многом другом — включая примерное расположение зенитных батарей системы ПВО. Горячев внимательно и сосредоточенно слушал, стараясь в точности запомнить всю ценнейшую информацию, которую уже сегодня должен был передать в Москву. Изредка он делал едва заметные пометки остро отточенным карандашом между строк какой-то местной оккупационной газетенки — эти понятные только ему закорючки помогут при составлении радиограммы в Центр (слишком много материала сообщил Валет). Листок из записной книжки с планом морской базы Горячев после внимательного изучения сжег в пепельнице. Газету со своими пометками сунул в стопку бумаг около печки, рядом с приготовленной для растопки вязанкой дров.
