– В лесополосе в десяти километрах к югу от Аугсбурга этим вечером найдены несколько наспех спрятанных парашютов. По всей видимости, прошлой ночью выброшен вражеский десант – скорее всего, диверсанты. Вот, ищем, – охотно пояснил Вальтер.
Во время этого диалога я оставался на своем месте в кабине «Опеля», по профессиональной привычке фиксируя мельчайшие детали окружающей обстановки. В частности, отметил вполне грамотные действия солдат, страхующих своего командира. Один из них – тот, что с жезлом регулировщика, – по-прежнему стоял на шоссе, метрах в пяти от нашего автомобиля. Дуло его автомата было направлено прямо на меня, второй держал под прицелом унтерштурмфюрера.
Вернув бумаги Ланге, лейтенант Вальтер вопросительно посмотрел в мою сторону. Я протянул ему в открытую боковую форточку удостоверение личности и отпускной билет.
– Я лично сопровождаю лейтенанта Яковлева в его поездке в Аугсбург, – пояснил Ланге.
– Все в порядке, – кивнул Вальтер, возвращая мои документы. – Можете следовать дальше, господа.
– Скажите, лейтенант, – спросил я жандарма, – эти диверсанты, которых вы ищете… Есть предположения, откуда они?
– Судя по маркировке на парашютах – это американцы или англичане.
– Я так и думал, – заметил я вполголоса, когда мы снова тронулись в путь.
– Это вы насчет диверсантов? – поинтересовался Ланге. – Но это могли быть и русские.
– Я знаю методику подготовки русских разведгрупп. По крайней мере, свои парашюты они прячут весьма тщательно.
– Вам виднее.
Последняя фраза немца прозвучала несколько двусмысленно – впрочем, наверняка это вышло совсем случайно.
Между тем за окном автомобиля вскоре замелькали аккуратные одноэтажные домики с островерхими черепичными крышами: мы ехали по темным и пустынным узким улочкам небольшого южногерманского городка. Сердце мое забилось сильнее – несмотря на всю свою выдержку кадрового разведчика, я с нарастающим волнением нетерпеливо вглядывался в окружающий городской пейзаж. Ага, вот центральная площадь и темный величественный силуэт старинной лютеранской кирхи: хотя я был в Аугсбурге всего второй раз, многое запомнил. Уже совсем скоро, через два квартала – на Моцарт-штрассе, 20, – тот самый детский приют, где находится сын. Мой сын!
2
Высадив меня около длинного приземистого старинного двухэтажного здания из красного кирпича, Ланге предупредил, что заедет за мной в семь тридцать утра. Пожелав мне «наилучшим образом» (он так буквально и выразился) пообщаться с сыном, эсэсовец укатил.
«Идиот, – подумал я, глядя вслед удаляющемуся автомобилю. – Какое может быть общение с десятимесячным ребенком в два часа ночи? В лучшем случае, покачать спящего на руках…» Впрочем, одернул я себя, нечего бога гневить – в моем положении даже такое свидание – подарок судьбы.
Подхватив чемодан и вещмешок, я взбежал по мраморным ступенькам на невысокое крыльцо и, подсветив фонариком, решительно вдавил кнопку электрического звонка. Тотчас в одном из темных окон первого этажа на какой-то миг мелькнула узенькая полоса света – наверное, колыхнулась неплотно прилегающая к оконному проему светомаскировочная штора. Затем я услышал негромкие шаги и звук отодвигаемого засова. Наверняка сотрудников приюта предупредили о моем приезде, и меня ждали.
Массивная, украшенная незатейливым орнаментом-резьбой темно-коричневая дверь медленно приоткрылась. В образовавшемся проеме с керосиновой лампой в руке стояла невысокая хрупкая женщина в строгом черном платье и белой накрахмаленной шапочке, какую обычно носят медсестры в немецких госпиталях. В первое мгновение я почти обомлел: женщина была невероятно красива, но, главное – удивительным образом напоминала мою Еву. Такие же лучистые голубые глаза, милый вздернутый носик, ниспадающие на плечи роскошные белокурые волосы… Поначалу я даже не понял ее вопроса, и она с улыбкой повторила, мягко выговаривая мою фамилию на немецкий манер:
– Вы лейтенант Яковлефф?
– Да… Да, конечно, – наконец вымолвил я, затем уже громче добавил: – Лейтенант Яковлев прибыл для свидания с сыном!
– Тише, герр лейтенант, – укоризненно приложила палец к губам очаровательная немка. – Зачем так официально? Я же не ваш командир, да и детей разбудите. Прошу вас, заходите.
Она посторонилась, пропуская меня внутрь, снова закрыла дверь и негромко сказала:
– Идите за мной, герр лейтенант.
Мы двинулись длинным широким коридором: женщина освещала дорогу, я шел на шаг позади. С правой стороны за длинными черными светомаскировочными шторами угадывались высокие окна; с другой, через равные промежутки, были белые пронумерованные двери.
– Там у нас спальные комнаты, – шепотом пояснила моя сопровождающая.
Наконец коридор повернул налево, и через несколько шагов мы очутились перед обитой коричневой кожей дверью с медной табличкой: «Директор Дома ребенка доктор Э.Шнайдер».
– Прошу вас, – пригласила меня женщина, широко раскрыв двери кабинета.
Войдя вслед за своей спутницей, я почему-то ожидал увидеть некоего солидного господина в пенсне и с золотой цепочкой на жилетке – того самого директора Шнайдера «с таблички». Но внутри никого не было. «Конечно, – подумал я, – что за глупые фантазии. Что здесь делать «высокому» начальству в третьем часу ночи?» Однако я ошибался.
– Эльза Шнайдер, – протянула мне руку женщина и, видя мое легкое недоумение, пояснила. – Директор этого заведения.
– Лейтенант Яковлев, – отчего-то смутившись, я осторожно пожал ее маленькую теплую ладошку.
– А имя у вас есть, лейтенант Яковлефф? – она снова улыбнулась своей очаровательной улыбкой, от которой моя минутная робость моментально исчезла.
– Александр, – представился я и, смело глядя ей в глаза, добавил: – К сожалению, в прошлый свой приезд не имел чести познакомиться с прелестной хозяйкой сего учреждения.
Очевидно, мой бесхитростный комплимент пришелся фрау Шнайдер по вкусу: она даже слегка зарумянилась – насколько позволял рассмотреть неверный колеблющийся свет «керосинки», которую она установила на массивный письменный стол в центре большого кабинета. Из немногочисленной мебели здесь стояли: длинный стол для заседаний, обитый кожей широкий диван у стены, тумбочка, высокий книжный шкаф слева у окна и несколько стульев. На противоположной от входа стене – большой портрет фюрера.
– Прошу вас, оставьте вещи у дверей под вешалкой, герр Александэр, – как и фамилию, она произнесла мое имя на немецкий лад. – Снимайте шинель, фуражку и присаживайтесь на диван. Будьте как дома.
– Благодарю вас, фрау Шнайдер.
Сидя на диване рядом с директрисой, я еще раз отметил ее удивительное сходство с моей покойной супругой. Правда, фрау Шнайдер была значительно старше – на вид я бы дал ей около тридцати, – но от этого не менее очаровательна. Несколько секунд мы молча рассматривали друг друга, потом она заговорила:
